Однажды молния рассекла дерево надвое, и Повешенный рухнул к сплетению корней. Некоторое время он лежал, пяля пустые глазницы в черноту. Запах его и тело, вылизанное ветрами досуха, привлекли парочку койотов. Они кружились, не смея подступить ближе, но не находя в себе сил бросить добычу. Повешенный слышал их тявканье, похожее на плач, и горячее, нервное дыхание.
Холодная земля отталкивала его. И стебли травы кололи, точно стрелы.
- Время, - сказал Ворон, опускаясь на плечо лежащего.
- Время ушло, - ответил его брат.
Снова заскулили койоты, и Повешенный встал. Память его была пуста, а тело - неуклюже. Первый же шаг опрокинул его навзничь. Хрустнул череп, встретившись с камнем, и койоты, понимая, что оставаться им голодными, завыли.
- Прочь! Прочь! - заорали Вороны. Они поднимались по спирали, а молнии расчерчивали небо крестами.
К утру Повешенный научился стоять. К полудню - идти, с хрустом переставляя палки-ноги. К ночи обнаружил железную дорогу и конский череп.
Он долго разглядывал металлические полосы, подобно двум мечам пронзившие горизонт, и деревянные балки, служившие опорой. Затем Повешенный поднял череп, вытряхнув гремучую змею, что свила гнездо внутри, и сказал:
- Золотая грива.
Ничего не произошло.

Мисс Эмилия Хандервуд считала себя женщиной современной и прогрессивной, а потому собирала жуков, писала в местную газету письма, обличающие провинциальный консерватизм и узость мышления, а также втайне сочувствовала неграм.
- Они почти как люди, - бывало, приговаривала она, глядясь в зеркало.
Отражение, конечно же, соглашалось и поджимало губки, отчего личико Эмилии Хандервуд обретало некоторую чопорность.
- Только черные, - завершала Эмили.
И отражение становилось прежним, весьма и весьма прехорошеньким. Данное обстоятельство, к слову, сполна искупало эксцентричность характера мисс Хандервуд.
Так уж повелось, что каждую среду Эмили совершала променад вдоль железной дороги. Проложенная недавно, она, вне всяких сомнений, являлась воплощением прогресса, который достиг и Города. Железной дорогой Эмили гордилась почти также, как собственными взглядами и выписанным из Старого света микроскопом.
- И женщине может быть открыт свет познания! - как-то заявила она на еженедельном собрании Любительниц Высокой Поэзии, чем вызвала горячие споры и недовольство: свет познания, отраженный на плошке с animalculus Левенгука, произвел на некоторых особ слишком уж сильное впечатление.
- В деле прогресса - выживет сильнейший, - позже бормотала Эмили, подписывая на томике Дарвина открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления, что в сложившихся обстоятельствах можно было считать вежливой формальностью.
Но в Городе формальностям придавали особое значение, да и была Эмили особой незлой, скорее уж взбалмошной. И ничем, кроме как волей Провидения, нельзя объяснить, что именно она встретила Повешенного.
А было это так: Эмили, заприметив очаровательнейший экземпляр Scarabaeus sacer из семейства Пластинчатоусых - что было просто-таки удивительно! - попыталась его изловить. Скарабей же, напротив, всячески старался избегнуть чести быть пойманным и засушенным во благо науки. Но при всем том он не спешил улетать, перепархивая со шпалы на шпалу, дразня Эмили агатово-черным нарядом надкрылий.
- Стой же ты! - шепотом велела Эмили, развязывая бант.
Конечно, использовать шляпку вместо сачка было не слишком правильно ни с точки зрения этики, ни с точки зрения науки, однако куда горшим было бы позволить скарабею скрыться.
И Эмили, прицелившись, метнула шляпку. А та, взмахнув атласными лентами, легла к ногам Повешенного.
- Опора долины ястреба позволяет упасть на плечи своим волосам. Я обагрил когти жадного орла - золотым, как шелк, - сказал Повешенный, поднимая шляпку.
И одел ее на конский череп.
- Что вы себе позволяете? - спросила Эмили, глядя, как скарабей исчезает под шпалой. - И кто вы такой будете?
Признаться, ей было несколько неуютно: во-первых, незнакомец если и походил на человека, то весьма отдаленно. Во-вторых, из живота его торчал обломок палки, а шею обвивала толстая веревка, хвост которой спускался до земли и волочился, оставляя преглубокий след. Но что было еще более удивительно, сам незнакомец следов не оставлял.
- В сердце я всегда ношу страх и тревогу, люди, слушайте мою влагу владыки мертвых... - произнес Повешенный.
И Эмилия Хандервуд, мужественно воздержавшись от обморока, предложила:
- А не желаете ли вы чаю испить?

Повешенный видел дорогу. Она больше не походила на мечи великанов, но скорее - на Ёрмунганда, разделенного надвое. Кости Великого Змея держали мир, но Повешенный слышал, как стонет земля под тяжестью его.
Наверное, ему было жаль землю, как жаль и самого Змея. Половины его бежали друг к другу, но, распятые на костылях, не сталкивались.
- Вздор какой, - сказала Эмили, отрываясь от наброска. - В ваших мыслях совершеннейшая сумятица и ненаучный вздор.
Окинув композицию критическим взглядом, она переставила микроскоп поближе к Повешенному.
- Будьте добры повернуться. Ваш профиль восхитительно ужасен!
Эмили подумала, что этот профиль отличнейшим образом символизирует гнусность времен ушедших, тогда как микроскоп - напротив, времен будущих, прекрасных, пусть и различимых лишь в собранном линзами световом потоке.
Повешенный видел ее мысли также ясно, как дорогу и чудовище на ней. Ветер доносил запах дыма и жар пламени. И в истлевшем теле отголоском памяти рождался ужас, заставляя крепче хвататься за древко копья.
- Страшно теперь оглянуться: смотри! По небу мчатся багровые тучи...
- Что вы сказали? - вежливо поинтересовалась Эмили.
Чудовище приближалось. Оно летело, цепляясь за кости несчастного Змея. И тот, не в силах вырваться, кричал. Звук уходил в землю и, ударяясь в сухое русло Хвергельмира, летел назад, к Повешенному.
- ...воинов кровь окрасила воздух...
- Кровь? Поверьте, здесь никогда и никого не убивали. По-моему, насильственная смерть - такой же пережиток прошлого, как и манера носить с собой черепа. В современном обществе это неприемлемо.
- ...только валькириям это воспеть...
Грохот близился, а небо оставалось пустым.
И Повешенный зажмурился. Кто он таков, чтобы спорить с богами?
- Извините, - попросила Эмили, когда фарфоровые чашки перестали прыгать по столу. - Но не могли бы эту палку вынуть? На время. Всего лишь на время.
Негнущимися пальцами Повешенный дернул обломок древка. Клинок копья зацепился за ребра и, хрустнув, отлетел.
- Замечательно! - Эмили изобразила лучшую свою улыбку.

Чудовище приходило еженедельно. Повешенный чуял его приближение задолго до момента, когда закопченная туша проламывала горизонт. Плюясь дымом и пламенем, она подползала к городу и останавливалась, чтобы поглазеть на Повешенного. Он в свою очередь смотрел на него.
Зверя звали Паровоз. Эмили утверждала, что бояться его не стоит, поскольку Паровоз и Железная дорога - вещи полезные, но Повешенный видел истинную суть.
Раскаленные докрасна железные кости, кипящую кровь и шкуру, пробить которую не смогло бы ни копье, ни меч, ни даже молния. Он был огромен. Силен. И почитаем людьми.
Он был новым Богом и желал, чтобы Повешенный тоже склонился перед его мощью.
Осколок копья требовал иного.
Повешенный не знал, где правда, и вскоре перестал ее искать.
Он просто был, проходя сквозь череду дней, одинаковых, как чашки из вечного сервиза Эмили Хандервуд. В этом существовании находилось место для воскресных проповедей и субботних чаепитий, устраиваемых на Большом камне. Повешенный выносил столы и расставлял их крестом, пусть форма эта вызывала смутное отторжение, как и черные скатерти, что появлялись из корзины кривой старухи. Скатерти были накрахмалены и, расправляясь, хрустели. Старуха морщилась и убирала вуаль с лица. Тогда Повешенный отворачивался, не смея глядеть: казалось, старуха смеется над ним.
Накрыв столы, она исчезала, оставляя смутно знакомый запах, разгадать который у Повешенного не получалось. Да и жил этот запах сущие мгновенья. А стоило ему исчезнуть, как Повешенный забывал и о старухе, и о стыде, и о страхе.
Вскоре у него появилось собственное место за столом и табличка, правда, пустая: имени своего Повешенный так и не вспомнил.
- Просто у них тогда были очень сложные и неблагозвучные имена, - объясняла Эмили всем и каждому.
Она же взяла на себя труд представлять Повешенного новеньким.
- Это Повешенный, - говорила она и гордо добавляла: - Я его открыла. Не обращайте внимания, он с этим черепом не расстается. Совершеннейший чудак!
И все соглашались: дескать, каких только чудачеств не встретится в мире.
Новички приносили рассказы, а одна - бледноликая Мари со сложной фамилией, которую писали через черточку - светящийся камень. От камня разило смертью, но Эмили вновь лишь посмеялась:
- Это прогресс! Просто поразительно, до чего же вы скептичны к прогрессу! - сказала она и стала заглядывать к Мари на чай.
У Мари имелся муж, столь же бледный, как она, и светящийся, как камень. Он страдал мигренями и редко выходил из дому, появляясь лишь на обязательных чаепитиях.
- Признаться, я представлял это место несколько иным, - как-то заметил он, ни к кому не обращаясь.
- Место чудесное! - поспешила заверить Эмили. - Я вот ни капельки не жалею, что приехала сюда. Вы представляете, я ехала еще на дилижансе! Это был настоящий ужас, я вам скажу. Тряска, тряска, тряска... я думала, что меня на косточки растрясет.
Повешенный встал.
- А уж про то, что с багажом творится, и говорить не стоит. Моя коллекция прибыла в совершенно отвратительном состоянии...
Он шел быстро, и сухая трава хрустела под ногами.
-...две недели я занималась только тем, что чинила...
Дорога лежала. Две половины Великого Змея, деревянными ребрами вросшие в землю. Они отражались в небе, прокладывая тени по облакам, сминая твердь и перечеркивая солнце.
- Хьёртримуль! - крикнул Повешенный. - Хильд! Я помню ваши имена!
Раздавленное солнце смотрело вниз.
- Саннгрид! - крик, исходивший изнутри, тревожил копье.
Оно ворочалось и стучалось о ребра, совсем как язык церковного колокола. И каждый удар обессиливал Повешенного. Последнее имя вырвалось хрипом:
- Свипуль...
Он упал на землю, но та была холодна, и лишь песок сочился сквозь пальцы, черный и густой, как кровь.
- Я помню, - прошептал Повешенный, касаясь дыры в боку. - Я помню...
- Тогда покоя вам не видать, - сказал светящийся муж бледноликой Мари, подавая руку. - Слышите?
Металл плакал и рвался на свободу. Раскачивались шпалы, и корни их раздирали мертвую плоть незнакомого мира. Привычный страх сковал Повешенного, и даже копье внутри затихло.
- Все меняется. Время идет...
Муж Мари, повернувшись к Зверю спиной, зашагал прочь. Повешенному остались слова.
- Время идет.
Зверь пролетел, обдав жаром и вонью.
- Время уходит.
Рев чудовища оглушил. Но теперь Повешенный знал, что делать.

- Но это же вздор! И нелепица! - Эмили бежала, но все равно не успевала за Повешенным.
- Соткана ткань большая, как туча, чтоб возвестить воинам гибель.
- Никто не погибнет! Никто, слышите вы, невозможный человек?!
- Окропим ее кровью. Накрепко ткань стальную от копий кровавым утком битвы свирепой ткать мы должны...
В руке Повешенного лежало копье. Его острие, вырванное из тела, сияло, как в первый день своей жизни.
- Сделаем ткань из кишок человечьих; вместо грузил на станке - черепа, а перекладины - копья в крови...
- Как по-варварски мило! Да постойте же вы!
Нельзя. Лыжами моря качалась земля. И небо, спустившись ниже, открыло удару мягкое брюхо. Нужен один лишь, но меткий. Насквозь прошить бы палаты луны, вывалить туч требуху.
Это место не помнит дождей.
- ...гребень - железный, стрелы - колки; будем мечами ткань подбивать!
Чудовище слышало вызов и приняло его.
- Ну что же вы такое делаете! - воскликнула Эмили, но ступить на пути не решилась. - Вас попросту раздавит.
Звук летел по металлу, но теперь в нем Повешенному слышалась не боль - ярость.
Скрежет. Стон. Вой.
Запах гари.
Пощечина ветра и вкус жизни на губах.
Горизонт растягивается, становясь тонким, как лезвие, и пропадает...
- Смелость лучше силы меча в битве героев, - сказал Повешенный.
Паровоз летел, и косы дыма свивались над массивной его головой. Они уходили в мягкотелое небо, и казалось, что это оно держит зверя на привязи.
Мигнул и вспыхнул яркий свет.
- ...доблестный муж одержит победу мечом ненаточенным...
Повешенный прицелился.
- Смелому лучше, чем трусу, придется в играх валькирий.
Воздух исчез, пропуская копье.
- ...лучше храбрец, чем разиня испуганный, что б ни случилось...
Чудовище улыбнулось.
- Водан!
- Викар, - услышал в ответ Повешенный. - Время ушло.
Оно промчалось сквозь него, сжигая, но не дотла. Оно вернуло боль и забрало страх.
Оно превратило веревку обратно в телячьи кишки, а копье - в камышинку. И верно, дерево, разрубленное молнией, вновь было можжевеловым кустом.
Только дорога осталась прежней.
- Все равно это было сущим безумием, - сказала Эмили, обмахиваясь шляпкой, словно веером. - Но я буду рада, если вы, наконец, успокоитесь. Я вот подумала и взяла на себя смелость заказать костюм... конечно, в костюме вам будет несколько непривычно, но надо же когда-нибудь прогрессировать!

- Принеси мне веревку, - сказал Викар Повешенный старухе. - И копье.
- Время ушло, - предупредила она, доставая очередную скатерть, черную, словно сотканную из вороньих перьев.
- Я не ушел.
Она кивнула и, откинув вуаль, добавила:
- За городом есть дуб.
Повешенный с трудом дождался среды. Он попрощался с Эмили, оставив ей череп - вот уж глупость и ретроградство! - а за помощью обратился к бледноликому супругу Мари.
Дуб стоял именно там, где указала старуха. Он был огромен и наг.
- Я вам завидую, - сказал Пьер - Повешенный все-таки прочел имя на карточке - примеряясь к копью. - Вы точно знаете, что делать. А я... я еще не решил. Я не хочу забывать, а помнить с каждым днем все более мучительно.
Повешенный встал на стул и просунул голову в петлю.
- Остается надежда.
Стул исчез. Петля обвила горло. А копье пробило бок, выпуская кровь, черную и густую, как песок.
- Водан... - выдохнул Викар, и призрачные крылья коснулись лица, даря упокоение.
Время забрало его с собой.
Виса ярла Оркнейских островов Рёгнвальда Кали
Драпа о Снефрид Харальда конунга
Здесь и далее Старшая Эдда. Песнь валькирий.

Текст интересный, как все, что Вы пишете -)

взгляд зацепился

Каркун, спасибо большое.
И за блоху ) маринуем.

Хорошо написано.
Примите мои комплименты.

С уважением,
Егор.

Егор, спасибо большое!

Соглашусь с Каркуном. Хотя, надо признать, под конец смысл происходящего от меня ускользнул.

Seele, ну... все вернулось на круги своя и последний пехотинец Рагнарека получил законную пулю в затылок, чем ознаменовал наступление новой эпохи... как-то так )

Очень красивый текст.
Нявка, молодец. Умница.

Единственно что -

Ай-я-яй...

А-а-ааа! Вступил в те же грабли, что и я недавно! Надел - одел! Как там говаривал Коля Остен-Бакен про старуху и проруху? Ух, какой я злорадный...
По тексту и содержанию: не знаю, как для других, а меня засасывает, как в болото. Все именно так, как люблю.

Я отношусь к "одел-надел" стоически, по примеру живого классика Захара Прилепина.
Когда ему умница-буквоедка в интервью завернула тот же упрёк, он просто ответил: "А я неграмотный".
Желаю всем сохранять спокойствие Захара при встрече с нудными критиками.

С уважением,
Егор.

Вот и я так же думаю. Это фентези или стимпанк? Вообще: что это? Здесь все расхваливали текст, а я вот не смог понять абсолютно ничего. Может, автор или его поклонники объяснят, что он хотел всем этим нагромождением слов сказать? Рассказом я это назвать не могу. Образность какая-то есть, куча метафор, труднопроизносимые скандинавские имена есть, но ни внятного повествования, ни какой-то морали я не нашел. Какой-то проткнуто-повешенный слез с дерева, побродил-побродил, изрек пару сомнительны, но претендующих на мудрость, фраз, потом залез обратно на дерево и типа все. Конец фильма. Что это?

kxmep, Борисыч, спасибо на добром слове. Текст красивый, но как выяснилось, у весьма многих вызывает недоумение.
Играли на фантлабовском конкурсе. Почетное 4-е место в забеге ) Зато в копилке масса любопытных отзывов: http://www.fantlab.ru/work279940

Ох, а с одел-надел вечная засада. Больное место русского языка.
Тут таки да, только советом Егора и пользоваться ))
Monk, фэнтези чистейшей воды.
А что сказать... ну, время уходит даже для отступников. Если у них хватает духу сдержать данное слово. А подробней - по ссылке отзыв пана Тумана. Там все разжевано.
Что до структуры, то это рассказ.
Завязка - падение Викара. Развитие действия - встреча его с Эмили, попытка обжиться в техногенном мире с закономерным нулевым итогом. Кульминация - Викар против поезда и собственного страха, который и подтолкнул к обману Одина, а заодно и стал причиной проклятия. Развязка - Викар добровольно приносит себя в жертву и становится свободен.
Так что таки рассказ ))

Видно что написано с умом и толком.интересно.спасибо<a href="http://textinvest.ru/">технологии программирования судьбы</a>

Нявка, прочел 2 раза. И не поняд(
Не увидел потаенного смысла, не понял морали.
И это при том, что читать интересно(

Нявка, интересный рассказ. Хотя я поняла его немного по-своему, нежели вы его объяснили. Видимо вас сподвигло написать какой-то момент из мифов, хотя в вашем рассказе он звучит только отголоском в действиях Повешенного.
Для меня этот рассказ просто конфликт представителей разных времен, где для одного время ушло и как бы он не пытался вписаться, все равно он будет минимум чудаком.
А потому как я поняла немного по-иному, то последний абзац я не поняла к чему (но в предыдущем сообщении объяснили)
Еще я не поняла про Мари и мужа, почему их так выделяют? И какую они нагрузку несут от меня как-то ускользнуло.

А вообще я рада, что такой рассказ прочитала первым на этом форуме.

Что мне бросилось в глаза, так в первом отрывке, вы упоминаете, что к Повешенному подошли койоты, но разговаривают два Ворона, которые, получается, появились из неоткуда. Даже если это вороны Одина, все же надо бы уточнить, так как что тут мифология скандинавии поняла позже, а сначала по глупости подумала, может вороны и койоты имеются ввиду одни и те же создания )))
И потом уже где-то в середине, где Повешенный шел с веревкой на шее, чей длинный конец оставлял глубокий след. Возникает вопрос: где? ведь они шли вдоль железной дороги, не думаю, что там такая "мягкая" земля.

KalT , увы, автор заражен болезнью постмодернизма и, похоже, в тяжелой форме.
Объяснение я давала чуть выше... вроде там все )
Изгина, Мария Складовская-Кюри и ее супруг Пьер - еще одна ушедшая эпоха безумных исследователей, для которых наука была богом и служили они этому богу с той же самоотверженностью, что и Викар - Одину.
Это время тоже ушло, хотя мы еще не осознали.
Что до веревки - лишь маленький штрих нереальности мира, в который попал Викар.

Спасибо за отзыв и прочтение! Приятно побеседовать.

А мне рассказ очень понравился! Автор выкладывай почаще.

В обоих случаях пишется раздельно. Попробуйте отбросить: "почти так, как собственные взгляды" или "видел ее мысли так ясно, как и дорогу" - смысл не изменился
А слитно, когда "также" можно заменить на "тоже"

Не понравилось. Очевидно, это не моё.