«Моровая дева»
Густав Вольфрам и сам не знал, что толкнуло его остановиться именно тут. Насколько память не подводила, чуть дальше по тракту, в паре баварских миль, стоял неплохой кабачок. По крайней мере, год назад точно стоял. И намного умнее было бы доплестись до него, чем останавливаться тут.
Но очень уж много противных струек воды прокралось за шиворот, да и конь еле переставляет ноги, явно выбирая лужу поглубже, чтобы при падении хозяин полностью все понял.
Вот и свернул Густав к маленькой деревушке, примостившейся у тракта.
Проехал пару домов, выискивая, где б побогаче. Старый ландскнехт-доппельзольднер не собирался грызть траву всякую, запивая прокисшим пивом, из которого хозяева не всегда и крыс утопших вылавливают. Пока в мешочке за пазухой чуть слышно позвякивают маленькие дружки, можно позволить себе что приличнее. Может даже шлюха какая найдется. Хотя, вряд ли. Это в городе проще, иль в походе. Деревня проще живет. Без излишеств.
Есть. Вроде бы то, что надо. Покосившийся забор доверия не внушал, но маленькие оконца светились теплым огнем, да и вывеска обещала «Свежая пиво и ида». Брюхо громко квакнуло, почуяв скорую жратву.
Странно. Вроде бы и звенел кольцом, подвязывая норица у коновязи, но не выскочил ни хозяин, ни даже мальчишка какой. Ладно, посмотрим. Ветерану Дессау негоже впадать в панику только потому, что у местных селян заложены уши.
Цвайхандер пусть так и висит. Вряд ли найдется сумасшедший, кто вздумает ограбить ландскнехта. Ну а если что, так и корда хватит у пояса, да малого пистолета, что греется рядом с гульденами.
- Да пребудет Господь в этом славном месте! - поприветствовал Вольфрам, толкнув тяжелую дверь.
Обернулись. Все трое присутствующих. Толстый как бочка кабатчик и двое крестьян. Явно местных. И явно чем-то озабоченных.
Кабатчик, мазнув опытным взглядом по гостю, сразу оценил цветастую раскраску одежды.
- Герр - ландскнехт? – спросил, очевидно, на всякий случай, хозяин.
- Именно! – сразу же надулся важностью Густав. – И не просто ландскнехт, а доппельзольднер!
- Это как? - не понял один из крестьян.
- Не знать такого стыдно! – покраснел от гнева Вольфрам.
- Прошу вас, герр доппельзольднер, не гневаться на нас! Ибо незнанием вызван вопрос сей, а отнюдь не желанием оскорбить столь достойного воина, коим вы без сомнения являетесь! – влез в разговор второй крестьянин, который, судя по гладкости речи, таковым вовсе и не являлся. Уж в этом-то, недоучившийся студент, в далекой юности являлся Густав, разбирался на славу.
- Салерно? - подмигнул Вольфрам «крестьянину».
- Прага. – Коротко ответил тот, вмиг растеряв словоохотливость.
- Пива желаете? – спохватился кабатчик.
- Лучше вина. Если такое тут имеется. – Густав сдернул, наконец, промокшую насквозь шляпу и положил ее на лавку, подле себя.
- Для такого гостя – найдем. - Кивнул толстяк и исчез в полумраке подсобки.
Вскоре он объявился на свет, поставив на стол пыльный кувшин и тарелку с холодным мясом. И застыл монументальной аллегорией стяжательства. Фыркнув в усы, Вольфрам выложил пару монет.
- Хватает?
- Вполне! – кивнул довольный хозяин и снова скрылся в подсобке.
На удивление вино оказалось вполне неплохим. Не фалернское, и даже не рейнское, но всяко лучше того пойла, что представлялось по-первости.
- Эй, пражанин! - приглашающее кивнул ландскнехт, опрокинув первый кубок. – Присоединишься?
-Благодарю. Не хочется. – Не поворачивая головы ответил студент.
- Брезгуешь, что ли? – оскорбился Густав.
- Отнюдь. Хочу оставить этой ночью голову трезвой. Хоть и пьяным легче это пережить.
- Что «это»?
Студент вдруг резко встал с насиженного места и пересел к Вольфраму.
Склонившись так, что край плаща чуть ли не лежал в тарелке, он быстро зашептал на ухо.
- Так и не представившийся герр наемник по какому профилю изволил обучение проходить?
- Юриспруденция. – удивился Густав, - А что?
- А то, милейший мой романтик пьянок и изнасилований, что вы знаете что-нибудь про Черную Смерть?
Вольфрам отшатнулся, чуть не перевернув на себя стол.
- Не стоит так волноваться. По глазам вижу, что знаете в достаточной мере. – Довольно улыбнулся «пражанин». – Тогда может и про Моровую деву краем уха слышали? Кстати, за кинжал хвататься не советую. Или вы хотите вдобавок ко всему еще и обвинение в убийстве монаха на себя повесить?
Густав собрался с мыслями. Странный крестьянин-студент-монах опасным противником не казался. И от этого был еще страшнее. Да и что-то острое в районе гульфика намекало, что лучше выслушать, а потом уже делать выводы.
- Ну, знаю, довольно много. Общенаучная подготовка присутствовала. А вот про деву вашу, моровую, первый раз слышу.
- А вот это как раз совсем не страшно! Пойдем, ландскнехт, как раз время скоро, такое увидеть суждено далеко не каждому! Не стоит терять свой шанс!
Как оболваненный Вольфрам послушно поднялся из-за стола и потащился за переодетым монахом на чердак. Толстяк-кабатчик делал вид, что ничего не замечает, и это в порядке вещей.
Крыша была худая, как решето, и вода лилась ,словно они так и стояли под дождем.
- И что я тут должен увидеть? – начал сердится Густав, немного придя в себя от напора монаха.
Пражанин, не сказав ни слова, сунул ему в ладонь подзорную трубу.
Наемник вскинул ее. Хоть дождь стоял стеной, но улица была видна отлично.
- И что я должен увидеть? – повторил вопрос Густав.
-Сейчас, сейчас… - пробормотал монах, чего-то выжидая…
- Туда смотри, возле второго дома по левой стороне.
Увеличительное стекло послушно приблизило к глазам второй дом по левой стороне. Обычный дом, каких двенадцать на дюжину. Тут, то ли Вольфрам моргнул, то ли еще что, но вдруг возле окна дома появилась женщина, укутавшаяся в серый плащ, волочащийся по земле. Женщина держала в руке платок. Почему-то черный…
- И…? – Густав не договорил. Рука женщины прошла сквозь ЗАКРЫТОЕ окно. Ее плечо несколько раз дернулось, словно взмахивая. Порыв ветра чуть не вырвал трубу из рук. Вольфрам, чуть не уронив, снова навел ее на то же место.
Рядом с домом не было никого. И ничего. Даже следов под окном не было. Не успела бы их вода смыть за такое малое время.
- Доннерветтер! – ругнулся Вольфрам. – Что за бесовское отродье?
- Именно! – устало вздохнул монах. – Именно, доннерветтер, и именно бесовское отродье. Это и была Моровая Дева. Утром в том доме живой останется только кошка. Если не сбежит, конечно. А эта тварь пойдет дальше. Или решит уничтожить всю деревню. Моментальная форма чумы.
Густав выдал сложную конструкцию на нескольких языках сразу.
- И что делать?
- Не знаю. – Плечи монаха опустились. – Я иду за ней уже второй год. Пражская курия.
- «Иезус Сладчайший»? – передернуло Густава. – Никогда не любил ваше племя, одни гадости от него.
- Но почему-то, кроме нас никто даже не пытается остановить эту суку. Ладно, наемник, теперь ты видел ее тоже. Пошли спать. За комнату плачу. Может, хоть тогда об иезуитах хоть иногда будешь лучше думать.
- Знаешь, пражанин, - хохотнул Густав, - ты хоть даже имени своего не назвал, но я начинаю о вашем ордене думать все лучше и лучше. А если ты еще и вина возьмешь – вообще буду считать первыми после Бога.
- Марьян Байцер. – протянул ладонь монах. – Это если выговорить сможешь не коверкая.
- Всегда знал, что нельзя пить с монахами. – Простонал Вольфрам, пытаясь подняться с узкой лавки, где ночью вроде бы отлично разместился.
- А особенно с иезуитами. – Кротко улыбнулся Марьян. Сволочной монах выглядел так, как будто и не орали они вчера «Скачет по Фландрии смерть», выхлебав все вино в кабаке.
- Это точно… Что нового?
- Нового? – помрачнел лицом Байцер. – Дева снова не пощадила никого. 7 человек сегодня отправились к Богу. А я опять ничего не смог сделать…
- Эй, монах, я, кажется, готов могу твоему горю. – В голову Густаву прокралась неожиданная мысль
- И?
- Тут такое дело, - задумчиво поскреб затылок Вольфрам, - у меня в рукоять меча вделан настоящий гвоздь из Распятия Христова.
- Что еще смешного скажешь? Густав, ты пропил последний ум. – Махнул рукой Марьян. – В Праге есть целый цех по производству голов Иоанна Крестителя, думаешь твои гвозди чем-то лучше?
- Да? - Скривился наемник. – Всегда знал, что чехи – банда симулянтов и обманщиков. Все равно, монах, это не меняет дела.
Густав все-таки сумел сесть прямо.
- Как бы то ни было, но любой, кто верует в Господа, не должен оставаться в стороне!
Байцер подозрительно пригляделся к опухшей с перепоя роже ландскнехта.
- Тебя ночью, случайно не подменили? Хоть и староват ты для альвов.
- Чего?
- Того, что не ожидал такого от типуса подобного вам, о, милейший доппельзольднер. К тому же, какое твое дело до местных, если они не католики?
-А что в таком случае тут делает иезуит, а? Или он, скрываясь во тьме ночной, тайно вводит заблудших протестантов в лоно истинной Церкви? – парировал Густав.
- О, Мадонна, - воздел руки Марьян, - я забываю, что общаюсь с так и не взошедшей звездой адвокатуры.
- Ну, так что, монах, скажешь правду, или так и будешь молчать?
Иезуит помрачнел.
- Что тут говорить. – Ответил он после паузы. – Курия не знает, что Господь направил стопы мои в сторону сию. Личное. – Подвел итог монах.
- Понятно… - протянул Вольфрам. – Бывшая семья?
- Страговский монастырь. Почти весь…
- Так ты из Премонстратов? – удивился наемник. - "Адлик как ангел красивый в грязь упал" и все такое? А как же Иисус Сладчайший?
- Господь дает много путей.
- Ясно все с тобой, не хочешь – не говори.
-Так будет лучше для всех. – Смиренно согласился монах.
Толстый Рольф двадцать с чем-то лет управлял «Хромым Оленем». В жизни повидал немало, да и сам ей показал кое-что. И посетителей видел самых разнообразных. Тракт на Штутгарт под боком. Война всяких носит.
Но таких, как эти - еще не было. Ландскнехт, внимающий монаху… Притом ландскнехт со всеми руками и ногами, что удивительнее всего. Еще понятно было бы, если б калека. Самое время о душе подумать и спасении. У наемника много грехов, в ад потянут мигом. А вот отрубленная конечность – отличный повод свести дружбу с монахом. Может и подскажет чего. Например молитвы почитать. Или там, написать чего, душеспасительное. Рольф намедни читал о похождениях некого дона Кихота. Так там, автору, то ли руку, то ли ногу отрубили агаряне нечестивые. Он и подался в писатели.
Хотя, этому-то точно подобное не грозит, вон, железяку какую под бок примостил. Да и рожа такая, что ни одна приличная тюрьма не возьмет. Проще повесить сразу. А монах - молодец. Даже такую душу заблудшую спасти пытается, вон, как руками размахивает, наверное, размер кольев адских показывает… Как раз вовремя. Намедни-то, семь душ встретил Петр у Ворот…
- Вот так вот. - Сказал Байцер и замолк.
- Дела… - поддержал грусть монаха Густав. – А посему, предлагаю выпить вина. Или пива. Выпить, короче говоря. А то от мудрствований голова треснет скоро.
- И это будет самым лучшим выходом… - остекленевшие глаза Байцера выдавали его состояние на раз.
- Самым лучшим выходом будет, если я тебе смахну сейчас тупую башку! -рассвирепел Вольфрам. – Выходы есть всегда!
- Даже если тебя съели? – грустно ответил монах.
- Тогда тоже есть. Правда, всего один. Короче, слушай сюда…
Позицию выбирал Вольфрам, как самый сведущий в воинском деле. По расчетам Байцера, Дева должна была или уйти дальше по Тракту или пройти по другой стороне улицы. Там-то ей и готовили встречу.
- Не ушла… - шепотом ругнулся Марьян. – Цубка, курва драт!
- Где-то так. – Невозмутимо шепнул в ответ Густав. – А потом еще и влез ми на хрб!
Монах удивленно оглянулся. – Густав, мать твою, чем больше узнаю о тебе, тем меньше ты похож на наемника.
- Ты тоже иезуит хреновый. Тихо! Услышит еще.
Не услышала. Деве не до этого было. Чуть раскачиваясь под порывами снова налетевшего с вечера ветра, она шла от дома к дому, прилежно исполняя страшный ритуал.
Вольфрама начала бить крупная дрожь. Очень и очень злое происходило сейчас в паре десятков любекских локтей.
А Моровая Дева подходила все ближе и ближе…
-Шиксешустерн! – Взревев, ландскнехт вылетел из-за угла дома, выводя на удар цвайхандер…
Дева развернулась всем корпусом навстречу угрозе. Словно вывернулась наизнанку. Время вдруг остановило свой бег… Медленно-медленно опускался клинок, и так же медленно тянулась навстречу немцу рука Девы, удлиняясь каждое мгновение…
Вспышка на миг ослепила Байцера. Когда монах сумел протереть слезы, хлынувшие из глаз, то увидел, как падает в грязь ландскнехт белый, как сама Смерть, а рядом с ним падает рука с платком. Отрубленная. Они упали разом. Платок, выпавший из отрубленной руки, коснулся земли и распался на десяток серых крыс, разбежавшихся в разные стороны.
Монах видел себя как со стороны. Вот он, поскальзываясь, бежит к Деве. Вот, вылетает из ладони пузырек тонкого стекла, разбрызнувшись о порождение Геены, мириадом осколков. Святая вода ручейками бежит по савану, укрывающему плечи Девы. И Она смотрит на Марьяна. Внимательно, запоминая. И растворяется, словно слившись с мировым эфиром….
- Густав, идиот, зачем?!
Посреди деревеньки, утонувшей в грязи, монах тряс за плечи умирающего ландскнехта и кричал от неописуемой боли, рвущей душу.
- Зачем?! Ты ведь весь род свой на Черную Смерть обрек, коснувшись ее!
- Знаешь, Марек, - улыбнулся Вольфрам, - а ведь я сирота… И про проклятие Девы знал не хуже тебя…
-Заукерль! – взвыл Байцер.
- Это лучшее напутствие в моей жизни,монах…
С неба рушилась плотная стена дождя.
Полная версия: Дети Гамельна ( пишется )
Литературный форум Фантасты.RU > Творчество. Выкладка произведений, обсуждение, критика > Мистика, ужасы
Кобольды
- Не поймаешь, не поймаешь! - Снова начал дразниться невидимка, прячась за кустами.
- А вот и поймаю! – Ганс побежал на голос.
- Не догонишь!
Ганс не привык проигрывать. И пусть тропинка петляет все глубже и глубже в Черный Лес. Он не боится. Ведь взрослый же. Целых шесть лет ему…
Миска упала на стол, обдав брызгами. Ульрих стер с подбородка кашу.
- Старая, ты совсем из ума выжила, что ли?
- А ты ничего не заметил, старый хрыч? – Марта уперла руки в бока, и нависла над мужем.
- И что же я увидеть должен был, а? Не подскажешь? – честно говоря, Ульрих немного побаивался гнева жены. Та была женщиной решительной. Да и размерами Бог не обделил.
- Подскажу. Да так подскажу, что глаза вылетят. Или думаешь, всунул - высунул, а что дальше с дитем, то это и не твоя беда, а?
- Каким дитем? – не понял Ульрих.
- Так их у тебя много?! – Марта начала наливаться дурной кровью. – Правда, значит, что мельничиха от тебя нагуляла? Кобель дранный!
- Хорош орать! - тут уже Ульрих не выдержал. – Не на рынке, в самом деле. Что случилось-то, хоть?
- Гансик пропал, младшенький… - шмыгнула носом вмиг успокоившаяся Марта. – Рядом был, под ногами путался, а потом раз, и все. И звала, и кричала…
- Доннерветтер! – ругнулся Ульрих. – Дура ты, вот что скажу, нельзя сразу было? Без крику лишнего?
Жена только развела руками. Порода бабья, что тут и говорить…
- Давно пропал? - понятно было, что никак не получится завалиться поспать после работы, а придется бродить по лесу, в поисках непоседливого сорванца.
- Да с полудня, почти.
- Дура. – Только и сказал Ульрих. На дворе уже темнеет, а она про полдень толкует.
- По хозяйству забегалась. То куры, то коровка, то еще что…
Ульрих только скривился. Бабы дуры, не потому что дуры, а потому что бабы. Верно мужицкая молва толкует. За пазуху кусок хлеба да луковицу, на пояс – веревку, что в пару десятков локтей вьется, в руку - топор на длинном топорище. А нож в сапоге и так лежит.
За мужчиной хлопнула дверь. Рука женщины медленно перекрестила в спину. И безвольно опустилась…
На ближайшей к деревне опушке, где всегда росло много земляники, Ганса не оказалось. Не оказалось его и возле маленького прудика. Ульрих уже голос сорвал, время от времени, выкрикивая имя пропажи бестолковой. От деревни он уже отошел как бы не на пол лиги.
-А вот и не найдешь! – вдруг захихикал кто-то за спиной. Ульрих развернулся, вздернув топор к плечу. – Не найдешь, не найдешь!
- Pater noster, qui es in caelis! – прошептал испуганный мужчина.
- Патир ностир, Вельзевул! – передразнили его уже совсем с другой стороны.
Ульрих трусом не был. Как-никак, два года отшагал под знаменами епископа Кристиана. И при Хёхсте не побежал, а дошел до самого конца. Но вот тут стало жутко. Слишком голоса не похожи были не человечьи. А кто знает, кого носит Сатана по Черному Лесу?
- Не подходи, аршлох гребанный! Топором перекрещу!
- Да хоть хреном своим! – засмеялись невидимки.
В плечо ударил камень. Потом второй, чуть не выбив топорище из рук. Мужчина побежал, не разбирая дороги. Ветки хлестали по лицу. Одна чуть к чертям глаз не вышибла….
Остановился, затаив сбитое дыхание, прислушался. Оторвался вроде бы. Ульрих огляделся по сторонам. Никого. Нужно к людям идти. Кто бы ни пугал его, именно они украли малыша, и последнему придурку, должно быть понятно. А кто именно, так священник в деревне есть, вот он пусть и разбирается. Этому сословию самим Богом завещано против порождений Нечистого вставать заслоном…
-А мы уже тут! – радостно сообщили из темноты. И тут же живот пронзила острая боль. Ульрих недоуменно опустил глаза. В нем торчала стрела. Короткая, словно бы детская. А потом, в него ударило еще несколько…
Уже падая в залитую кровью траву, увидел, как подбираются к нему карлики в разноцветных тряпках. И совсем не детскими клинками в маленьких ручках…
- Уже третий ребенок пропал за седмицу, герр капитан. – Староста нервно мял потрепанную шапку. Капитан понимающе хмыкнул. Не понятно было, кого же глава деревеньки боится больше. Неведомого Зла, поселившегося в лесу, или странного капитана и его, не менее странного отряда. Ну, деревенского понять вполне можно. Отрядец-то, странноват не только на первый взгляд. На лицо - обычнейшие ганноверцы, но говорят с каким-то акцентом, да и одежа необычная. Староста, хоть и побродил изрядно, да мир повидал, однако не видал ничего подобного никогда. Да и появились необычно. Вдруг увидели их на тракте, всего в четверти лиги. А тракт виден издалека. И что непонятнее всего, солдаты молчали. Говорил только старший ихний, представившийся капитаном Швальбе. Да и то, слова из него словно тянули клещами.
- Третий? Искали? – капитан прищурился, наблюдая за лицом старосты.
- Искали… - горестно выдохнул тот. – Как первый пропал, который Ульриха-солдата сын, так Ульрих топор хвать, и в лес побег. Наутро ни топора, ни Ульриха не нашли. Только крови лужа, да полянка вытоптанная.
- К полянке той провести сумеет кто?
Староста кивнул.
- Найдем провожатого, как не найти.
-Добже. Мирослав, - Швальбе обернулся к отряду, молчащему за спиной, - берешь Гавела и местного. Поляну носом рыть. Все что нашли – ко мне.
Мирослав, невысокий сержант с кучей пистолетов за широким поясом, молча спрыгнул с коня, и передал поводья соседу. Возле него спешился еще один солдат, с таким же набором оружия, только еще и с тромбоном за спиной.
По окрику старосты, от маленькой толпы отбежал паренек, лет 16.
- Алоис, проведешь солдат герра капитана. Где Ульриха нашли, понял?
Паренек хлюпнул сопливым носом.
- Сделаю, отец. В лучшем виде сопроводим.
Капитан несколько мгновений глядел вслед удаляющейся троице. Вдруг обернулся к молчащему старосте.
- И что было дальше? После того, как только кровь и нашли?
- Да что там дальше… - махнул рукой деревенский. – Назавтра еще один ребятенок запропастился с концами. Я мужиков собрал. Окрестности обошли. Но тут ведь за околицей Шварцвальд, а не просто так. Тут полк потеряется за здорово живешь…
- Согласен, – задумчиво ответил Швальбе. – Места тут еще те.
- Вот-вот! – поддакнул староста. – Те еще места. Хоть вервольфы не шалят, и то хвала Всевышнему.
- Вервольфы? – удивился кто-то из солдат.
- Они самые! – даже с гордостью какой-то, словно сам вожаком был ихним, ответил староста. – Здоровенные, морда, что у коня, зубищи – во! – крестьянин распахнул руки в обычном рыбачьем жесте.
- Не шалят, говоришь? – капитан медленно сполз с коня. Видно, что ногу бережет. Староста сам в строю ходил, такое замечать умеет.
- А где это вас приложило, герр капитан? – не удержался внутри вопрос.
- Где надо, – обрезал Швальбе. – Знаешь, что Библия сулит за многие знания?
- Многие печали.
- Вот именно. Не отвлекайся. Значит, прочесали окрестности, ничего не нашли. Нечисть на глаза не попадались, следов чужих тоже нет. Верно понимаю?
- Истинный крест, герр Швальбе. Все верно вы рассудили.
- Еще никто ничего не рассудил. Так, староста, как там тебя, запамятовал?
- Адольфом кличут.
- Хорошо, Адольф. Я и мои солдаты будем очень тебе благодарны, если ты определишь, где нам можно остановиться на несколько дней. Насчет денег не беспокойся. Будем уходить, посчитаешь, сколько должны. Епископ Мюльдорфский оплатит все.
-Найдем, как не найти! – быстро-быстро закивал староста. Показалось, что сейчас даже голова оторвется от усердия.
- Замечательно. Когда вернутся - сразу проводи ко мне. Отряд, с коней! – скомандовал Швальбе. – А ты, уважаемый Адольф, - обернулся капитан к старосте, обязательно расскажешь все-все. И про вервольфов, и про то, что делается в окрестностях. Да! Чуть не забыл и пастора вашего обязательно позови. Хочется взглянуть на здешнего прислужника Бога.
Картина была та еще. Брызги крови на четыре с чем-то локтя. Вытоптанная трава вокруг лужи. Какие-то ошметки на высоких стеблях. Мирослав, стянув перчатку, подобрал один. Принюхался, помял.
- Его прям разобрали. И уволокли по частям. Почему? – окровавленный палец уперся бледному Алоису в грудь.
- Ну…это… - только и сказал паренек.
- Правильно. – Продолжил мысль сержант. – Решили, скрыть следы убиения.
- Или съесть. – Подал голос Гавел. – дровосеки, они ребята крупные. Бульон наваристый выйдет.
- Харч не метай. – Склонился Мирослав над Алоизом. – Оно тебе надо? Тебя ж кормить никто им не собирается.
- Дровяная мелочь жратвой делится только со своими. Да и то иногда. - Рядовой медленно потянул из-за спины тромблон. Сыпанул в широкий раструб ствола мерку пороха, запыжевал, добавил сверху странно светящихся шариков и забил еще один пыж. Алоис зачарованно наблюдал за манипуляциями.
- Думаешь? – сторожко вскинулся Мирослав, до того, ползавший по поляне на коленях.
- Знаю, – коротко ответил Гавел, и начал перезаряжать пистолет.
Сержант с трудом выпрямился на хрустнувших ногах.
- Так, парень, бегом к нашим. Скажешь, боггарты это были. Запомнил? Скажешь только капитану. Ляпнешь кому в деревне – голову сниму.
- А… Старосте тоже нельзя. Понял?
Проводник кивнул.
- И чего стоишь, кого ждешь? Пинка в зад сунуть? – рявкнул сержант на мигом сорвавшегося с места парня.
Гавел проводил взглядом вспотевшую спину гонца.
- Мир, причем тут боггарты? Мы же не в Йоркшире.
- Притом. – Сержант вгляделся во что-то, до того незаметное, болтающееся на колючке. – Если бы я назвал истинных виновников – сам понимаешь что было бы. А так, вся деревня будет гадать, что это за напасть такая. А мы сделаем свое дело и уйдем….
Староста потел и заикался. Швальбе даже кулаком по столу стукнул. Хоть и хотелось немного не туда. Пастор оказался не намного лучше. Он тоже обильно потел и забывал слова. А когда, капитан выложил перед ним пергамент с печатью епископа – вообще, чуть не потерял сознание. Пришлось и перед этим бить по столу, поминая Нечистого. Только так и удалось разговорить. Да и то, представители двух властей часто перемигивались, на многое упорно не отвечали и явно что-то скрывали.
Обычная деревня. Вся жизнь вертится вокруг леса. Нет, ни убийств, ни краж. Все друг друга знают. Да, вервольфы есть. Но сюда не забредают, предпочитая шалить подальше от тракта. Если верить обоим, до полусмерти перепуганным местным властителям, то выходило, что до начала пропаж, все в деревеньки шло по старому укладу. Почти все. Лесорубы начали жаловаться, с месяц назад, что пропадают иногда узелки с обедами. Да вдруг меньше стало по округе зайцев. И многие краем глаза видели, как скользят невесомые тени по кустам…
Скрипнула дверь. В проем сунулся один из сержантов, стоящих у двери.
- Капитан, малой прибег. Говорит, Мир передать что-то просил. Но только лично.
- Лично? – Швальбе поднялся из-за стола, изрядно расшатанного вовсе не легким кулаком капитана. – Сейчас эти ГОСПОДА, - выделил он голосом, - нас покинут, и сразу запускай мальчишку.
«Господа», мелко дрожа, выскочили в приоткрытую дверь. Оказавшись снаружи, не сговариваясь, припустили в разные стороны. Пастор в церковь, а староста Адольф прямиком к Бруне, что жила на краю деревни. Оба спешно решили восстановить душевное здоровье после общения со змеиноглазым капитаном…
Швальбе улыбнулся краешком рта. Мысли обоих читались влет. Один сейчас бухнется на колени и начнет бить поклоны, взывая к милости Божьей. А второй добежит до ближайшей бутылки. И станет оборотнем. Если придерживаться классической модели классификации. Вершвайне. Человек – свинья…
- Входи, не бойся. – Приглашающее махнул застывшему в проходе гонцу. – Что там тебе сказал передать сержант?
Парень судорожно сглотнул пересохшим горлом.
- Ну, это… Сержант наказал передать, что багарты это.
- Может, «боггарты»? – уточнил Швальбе.
-Ага! – радостно ответил паренек. – Багарты.
- Благодарю… - задумчиво кивнул капитан. - Боггарты. Значит… Алоис, а кем ты стать хочешь, когда вырастешь?
Деревенский глупо хлопнул белесыми ресницами…
- Художником хочу. Только отец высечь грозится, если не перестану дурью заниматься.
- Зря. – Взгляд Швальбе был все так же пуст. – Из тебя получится неплохой маляр.
Мирослав с Гавелом вернулись уже в темноте. Не снимая оружия, наскоро выхлебали по пол-кувшина дрянного пива, и отправились на доклад к капитану. Швальбе так и остался в доме старосты. Тот все равно, упившись в хлам, дрых под забором, а кроме Адольфа, в доме была только его жена. На которую были отдельные далеко идущие планы.
Капитан только глянул на грязных солдат и наскоро перемотанную тряпкой руку рядового, и сразу вытащил на свет Божий еще один кувшин. Но, повместительнее, и совсем не с вином. Следом, появилось и внушительное блюдо с холодным мясом и несколько лепешек. Отчаянно виляющая бедрами хозяйка дома поставила еще несколько свечей. И, покопавшись в шкафчике, достала пузырек темного стекла, загадочно улыбнувшись сидевшему во главе стола капитану.
- Перекусите, потом рапорт. Гавел, тебя врачеватель видел?
- Коновал занят. Местных коров пользует. – Хохотнул Мирослав, вгрызшись в кусок лепешки. – Ну и хозяек до кучи.
- Распустились, как погляжу. – Нахмурился Швальбе. – Что с рукой? Ноги не держат или нашли?
- Нашли. – Буркнул Гавел.
Сержант поспешно запил недожеваное, и начал выкладывать содержимое сумки. Несколько разноцветных ниточек, стебельки травы в пятнышках крови, комочек бурой шерсти, прилепившийся к репейнику.
Капитан растер шерсть между пальцами. Поднес поближе к свече.
- Боггарты, говоришь?
Сержант кивнул.
- Это ты хорошо придумал. Народ здесь не пуганный. – Швальбе положил комочек обратно. – Ну что, майне кляйне, пойдем завтра общаться? - И дернул плечом. – Боггарты говоришь, кхе..
Выдвинулись рано утром. Пока Солнце еще окончательно в права не вступило. И полог леса не стал похож на русскую парную. Швальбе в молодости бывал в тех краях. И в вопросе разбирался неплохо.
Раненного во вчерашнем поиске Гавела оставили на попечении похмельного старосты и вернувшегося под самое утро коновала. Глаза лекаря масляно блестели, поэтому в его рассказы о страшном море, упавшем на местную скотину никто не поверил.
Сержант вывел отряд на поляну, где кончилась жизнь незадачливого Ульриха.
- Начали отсюда. – Ткнул Мирослав в пятно засохшей крови. – Прочесали все вокруг. Нашли малую тропку. Свежая. Тропа чуть прибитая, почти и поднялась вся. Только эти твари забыли, что кровь сочиться любит. И сами за собой весь путь и открыли. Намного лучше хлеба Рапунцель.
- Мир, ты с какой курвой ночевал? – хмыкнул капитан. – Мудреные слова, как из рванного мешка сыпешь.
- Пастор местный провел ночь в бдении и молитвах во спасение, – ответил сержант. – А служанка его, решила, что более богоугодно будет скрасить ночь воителю Войска Божьего.
Тут уж весь отряд грохнул смехом и воплями одобрения. Служанку видели многие, и почти всем она пришлась по вкусу. Сержант расплылся в довольной улыбке.
- Отставить шум! – рявкнул Швальбе, оборвав веселье. – Мир, хватит хвастать. Дорогу не забыл, пока пыхтел?
Через лигу, сержант шедший в авангарде, остановился, подняв ладонь.
- Тишина. Вчера тут стрелять начали.
Швальбе коротко свистнул. По десятку солдат разошлись веером, охватывая неприметную тропу ожерельем ружейных стволов.
- На флангах – внимание! Вперед! - скомандовал капитан, шагнув дальше по тропе.
Стараясь не громыхать сапогами, отряд медленно поднимался по пологому склону, густо заросшего холма.
Заросли вдруг кончились. На вершине даже кустов не было. Только в самой середине, росло тесной кучей три дуба. Они переплелись так, что можно было и за одно дерево принять.
- Замечательно. – Звенящую тишину первым, как и положено, нарушил Швальбе. – будем дома, Мирослав, напомни о награде. Только не забудь.
- Да я уж лучше об обедне забуду! – Оскалился сержант. – Так что, не волнуйтесь, герр капитан!
- Смотри, о служанке не забудь. Обрюхатил ведь, как пить дать! – сказал Вацлав, второй сержант маленького отряда. – И жениться, ведь обещал!
- Само-собой. – Ответил за Мирослава Швальбе. – Всем рты закрыть, по сторонам смотреть. Говорить иду.
Солдаты сноровисто распределились по вершине. Широкие жерла тромблонов смотрели во все стороны. Очень недобро смотрели. Да и как смотреть прикажете? Чай, не сумасшедшего вервольфа пришли изничтожать, а тварей не в пример умных. Ну и пакостных, соответственно…
А капитан подошел поближе к дубам, положил ладонь на рукоять гишпанской «руки смерти» и начал речь.
Не один раз ее слышавшие солдаты все равно восхищенно хмыкали. Кое-кто, в очередной раз думал о том, как бы капитана уговорить, да записать особо вдумчивые повороты и загибы…
- … А если вы, сучьи потроха, не остановитесь, да не уберетесь подальше, то, клянусь грешным удом всех апостолов и дупем Искариота, на тевтонский крест рваным! Я вам такое учиню, что Содом с Гомморой своей не вытворял! Вам даже цверги покажутся ангелами Господними! Уразумели, выродки песьемордые? Или как?!
Швальбе замолк, переведя дух. Ну и давая невидимым хозяевам холма осознать угрозы и вероятные бедствия.
- Эк, загнул! – шепнул Отто Витман, пришедший к капитану Швальбе прямиком из Антверпена. А уж в морской столице Европы в ругани разбираются не в пример сухопутным крысам.
Невидимки не заставили долго ждать ответ. Из зарослей свистнуло несколько стрел. Но Швальбе уже не было на месте, и костяные наконечники, бессильно разрезали воздух отравленными гранями.
Тут же слаженно громыхнули тромбоны, выкосив картечью ближайшие кусты. А потом еще, и еще.
- Не хотят по хорошему – масло уберем! А вернее, добавим! – выругался капитан, проползший под стрелами до основной части отряда. – Готовь подарок песьим харям!
Солдаты были хорошей целью для зорких лесных охотников. Но мало попасть, нужно еще и пробить. Или, на худой конец, хоть оцарапать. Яд был свежим, хватило бы. Вот только не получалось. Человеки лупили из своих страшных ружей на любой звук. И на каждую шелохнувшуюся ветку. И не один храбрый воин умирал сейчас, получив кусок смертельного серого металла…
Под надежным прикрытием трех десятка стволов, несколько человеков подкатили маленькие бочонки к самой Священной роще. И начали обливать ее водой со странным запахом…
А потом Роща вспыхнула. Жаркий огонь лизнул вечные стволы, куснул корни и опалил жаром дыхания нежную листву…
Ааат Хуум, воинский вождь кобольдов Севера Черного Леса застонал от обиды и злости. Прародители племени уходили в небеса черным дымом, трещали от неописуемой боли. И за что им такая кара?! Ведь маленькие кобольды всего-то съели трех маленьких человеков и одного большого. И все. Но человеков ведь много. Зачем быть такими жадными?! И зачем грозить цвергами? Ведь с ними мир уже второе лето…
Вождь вскинул в небо морду и завыл. Протяжно и злобно. Остатки племени поднялись в последний бой, чуть не затопив разноцветной толпой вершину холма. Вот только пришедшие стреляли и стреляли… И на дымящихся остатках Прародителей остались лежать все, кому Священная Роща дала жизнь.
- Видит Бог и Богородица! Не хотел я этого! - в который раз изливал душу хмурым сержантам преизряднейше нагрузившийся Швальбе.
- Но масло с собой мы взяли. – Ответил Мирослав.
- Ага. Изрядно удивив всех местных. – Вмешался в разговор обычно молчаливый Вацлав.
- Взяли. И сожгли их ко всем чертям! И сожжем снова и снова. Пока хватит сил. – Швальбе разлил остатки вина по кубкам. – Сержанты, как я вашей толстокожести завидую… - Капитан умолк, задумчиво разглядывая перчатку.
- Кто-то видит во сне горящих тварей, а кто-то не хочет видеть слезы женщин, чьих детей мы сегодня спасли. – Мирослав поставил пустой кувшин под стол. – Но как эти полезли всем гуртом, думал все, обосрусь. Их же под пару сотен было.
- Не считая сотни, что мы по кустам накрыли по первости.
- Вот видишь, капитан, а если бы эта стая пошла на деревню? Сколько бы выжило? - Мирослав, не смотря на выпитое, был трезв и сосредоточен.
- В том-то и дело… - Вздохнул капитан. – И как бы нам не было жаль Старых, мы должны драться за людей… - Да, чуть не забыл. – Подал голос Вацлав, - Мир, кто такие боггарты, про которых судачит весь район?
Старый сержант только улыбнулся в ответ. - Пусть судачат, мне не жалко. Это те же кобольды, но говорят они с йоркским акцентом.
- Не поймаешь, не поймаешь! - Снова начал дразниться невидимка, прячась за кустами.
- А вот и поймаю! – Ганс побежал на голос.
- Не догонишь!
Ганс не привык проигрывать. И пусть тропинка петляет все глубже и глубже в Черный Лес. Он не боится. Ведь взрослый же. Целых шесть лет ему…
Миска упала на стол, обдав брызгами. Ульрих стер с подбородка кашу.
- Старая, ты совсем из ума выжила, что ли?
- А ты ничего не заметил, старый хрыч? – Марта уперла руки в бока, и нависла над мужем.
- И что же я увидеть должен был, а? Не подскажешь? – честно говоря, Ульрих немного побаивался гнева жены. Та была женщиной решительной. Да и размерами Бог не обделил.
- Подскажу. Да так подскажу, что глаза вылетят. Или думаешь, всунул - высунул, а что дальше с дитем, то это и не твоя беда, а?
- Каким дитем? – не понял Ульрих.
- Так их у тебя много?! – Марта начала наливаться дурной кровью. – Правда, значит, что мельничиха от тебя нагуляла? Кобель дранный!
- Хорош орать! - тут уже Ульрих не выдержал. – Не на рынке, в самом деле. Что случилось-то, хоть?
- Гансик пропал, младшенький… - шмыгнула носом вмиг успокоившаяся Марта. – Рядом был, под ногами путался, а потом раз, и все. И звала, и кричала…
- Доннерветтер! – ругнулся Ульрих. – Дура ты, вот что скажу, нельзя сразу было? Без крику лишнего?
Жена только развела руками. Порода бабья, что тут и говорить…
- Давно пропал? - понятно было, что никак не получится завалиться поспать после работы, а придется бродить по лесу, в поисках непоседливого сорванца.
- Да с полудня, почти.
- Дура. – Только и сказал Ульрих. На дворе уже темнеет, а она про полдень толкует.
- По хозяйству забегалась. То куры, то коровка, то еще что…
Ульрих только скривился. Бабы дуры, не потому что дуры, а потому что бабы. Верно мужицкая молва толкует. За пазуху кусок хлеба да луковицу, на пояс – веревку, что в пару десятков локтей вьется, в руку - топор на длинном топорище. А нож в сапоге и так лежит.
За мужчиной хлопнула дверь. Рука женщины медленно перекрестила в спину. И безвольно опустилась…
На ближайшей к деревне опушке, где всегда росло много земляники, Ганса не оказалось. Не оказалось его и возле маленького прудика. Ульрих уже голос сорвал, время от времени, выкрикивая имя пропажи бестолковой. От деревни он уже отошел как бы не на пол лиги.
-А вот и не найдешь! – вдруг захихикал кто-то за спиной. Ульрих развернулся, вздернув топор к плечу. – Не найдешь, не найдешь!
- Pater noster, qui es in caelis! – прошептал испуганный мужчина.
- Патир ностир, Вельзевул! – передразнили его уже совсем с другой стороны.
Ульрих трусом не был. Как-никак, два года отшагал под знаменами епископа Кристиана. И при Хёхсте не побежал, а дошел до самого конца. Но вот тут стало жутко. Слишком голоса не похожи были не человечьи. А кто знает, кого носит Сатана по Черному Лесу?
- Не подходи, аршлох гребанный! Топором перекрещу!
- Да хоть хреном своим! – засмеялись невидимки.
В плечо ударил камень. Потом второй, чуть не выбив топорище из рук. Мужчина побежал, не разбирая дороги. Ветки хлестали по лицу. Одна чуть к чертям глаз не вышибла….
Остановился, затаив сбитое дыхание, прислушался. Оторвался вроде бы. Ульрих огляделся по сторонам. Никого. Нужно к людям идти. Кто бы ни пугал его, именно они украли малыша, и последнему придурку, должно быть понятно. А кто именно, так священник в деревне есть, вот он пусть и разбирается. Этому сословию самим Богом завещано против порождений Нечистого вставать заслоном…
-А мы уже тут! – радостно сообщили из темноты. И тут же живот пронзила острая боль. Ульрих недоуменно опустил глаза. В нем торчала стрела. Короткая, словно бы детская. А потом, в него ударило еще несколько…
Уже падая в залитую кровью траву, увидел, как подбираются к нему карлики в разноцветных тряпках. И совсем не детскими клинками в маленьких ручках…
- Уже третий ребенок пропал за седмицу, герр капитан. – Староста нервно мял потрепанную шапку. Капитан понимающе хмыкнул. Не понятно было, кого же глава деревеньки боится больше. Неведомого Зла, поселившегося в лесу, или странного капитана и его, не менее странного отряда. Ну, деревенского понять вполне можно. Отрядец-то, странноват не только на первый взгляд. На лицо - обычнейшие ганноверцы, но говорят с каким-то акцентом, да и одежа необычная. Староста, хоть и побродил изрядно, да мир повидал, однако не видал ничего подобного никогда. Да и появились необычно. Вдруг увидели их на тракте, всего в четверти лиги. А тракт виден издалека. И что непонятнее всего, солдаты молчали. Говорил только старший ихний, представившийся капитаном Швальбе. Да и то, слова из него словно тянули клещами.
- Третий? Искали? – капитан прищурился, наблюдая за лицом старосты.
- Искали… - горестно выдохнул тот. – Как первый пропал, который Ульриха-солдата сын, так Ульрих топор хвать, и в лес побег. Наутро ни топора, ни Ульриха не нашли. Только крови лужа, да полянка вытоптанная.
- К полянке той провести сумеет кто?
Староста кивнул.
- Найдем провожатого, как не найти.
-Добже. Мирослав, - Швальбе обернулся к отряду, молчащему за спиной, - берешь Гавела и местного. Поляну носом рыть. Все что нашли – ко мне.
Мирослав, невысокий сержант с кучей пистолетов за широким поясом, молча спрыгнул с коня, и передал поводья соседу. Возле него спешился еще один солдат, с таким же набором оружия, только еще и с тромбоном за спиной.
По окрику старосты, от маленькой толпы отбежал паренек, лет 16.
- Алоис, проведешь солдат герра капитана. Где Ульриха нашли, понял?
Паренек хлюпнул сопливым носом.
- Сделаю, отец. В лучшем виде сопроводим.
Капитан несколько мгновений глядел вслед удаляющейся троице. Вдруг обернулся к молчащему старосте.
- И что было дальше? После того, как только кровь и нашли?
- Да что там дальше… - махнул рукой деревенский. – Назавтра еще один ребятенок запропастился с концами. Я мужиков собрал. Окрестности обошли. Но тут ведь за околицей Шварцвальд, а не просто так. Тут полк потеряется за здорово живешь…
- Согласен, – задумчиво ответил Швальбе. – Места тут еще те.
- Вот-вот! – поддакнул староста. – Те еще места. Хоть вервольфы не шалят, и то хвала Всевышнему.
- Вервольфы? – удивился кто-то из солдат.
- Они самые! – даже с гордостью какой-то, словно сам вожаком был ихним, ответил староста. – Здоровенные, морда, что у коня, зубищи – во! – крестьянин распахнул руки в обычном рыбачьем жесте.
- Не шалят, говоришь? – капитан медленно сполз с коня. Видно, что ногу бережет. Староста сам в строю ходил, такое замечать умеет.
- А где это вас приложило, герр капитан? – не удержался внутри вопрос.
- Где надо, – обрезал Швальбе. – Знаешь, что Библия сулит за многие знания?
- Многие печали.
- Вот именно. Не отвлекайся. Значит, прочесали окрестности, ничего не нашли. Нечисть на глаза не попадались, следов чужих тоже нет. Верно понимаю?
- Истинный крест, герр Швальбе. Все верно вы рассудили.
- Еще никто ничего не рассудил. Так, староста, как там тебя, запамятовал?
- Адольфом кличут.
- Хорошо, Адольф. Я и мои солдаты будем очень тебе благодарны, если ты определишь, где нам можно остановиться на несколько дней. Насчет денег не беспокойся. Будем уходить, посчитаешь, сколько должны. Епископ Мюльдорфский оплатит все.
-Найдем, как не найти! – быстро-быстро закивал староста. Показалось, что сейчас даже голова оторвется от усердия.
- Замечательно. Когда вернутся - сразу проводи ко мне. Отряд, с коней! – скомандовал Швальбе. – А ты, уважаемый Адольф, - обернулся капитан к старосте, обязательно расскажешь все-все. И про вервольфов, и про то, что делается в окрестностях. Да! Чуть не забыл и пастора вашего обязательно позови. Хочется взглянуть на здешнего прислужника Бога.
Картина была та еще. Брызги крови на четыре с чем-то локтя. Вытоптанная трава вокруг лужи. Какие-то ошметки на высоких стеблях. Мирослав, стянув перчатку, подобрал один. Принюхался, помял.
- Его прям разобрали. И уволокли по частям. Почему? – окровавленный палец уперся бледному Алоису в грудь.
- Ну…это… - только и сказал паренек.
- Правильно. – Продолжил мысль сержант. – Решили, скрыть следы убиения.
- Или съесть. – Подал голос Гавел. – дровосеки, они ребята крупные. Бульон наваристый выйдет.
- Харч не метай. – Склонился Мирослав над Алоизом. – Оно тебе надо? Тебя ж кормить никто им не собирается.
- Дровяная мелочь жратвой делится только со своими. Да и то иногда. - Рядовой медленно потянул из-за спины тромблон. Сыпанул в широкий раструб ствола мерку пороха, запыжевал, добавил сверху странно светящихся шариков и забил еще один пыж. Алоис зачарованно наблюдал за манипуляциями.
- Думаешь? – сторожко вскинулся Мирослав, до того, ползавший по поляне на коленях.
- Знаю, – коротко ответил Гавел, и начал перезаряжать пистолет.
Сержант с трудом выпрямился на хрустнувших ногах.
- Так, парень, бегом к нашим. Скажешь, боггарты это были. Запомнил? Скажешь только капитану. Ляпнешь кому в деревне – голову сниму.
- А… Старосте тоже нельзя. Понял?
Проводник кивнул.
- И чего стоишь, кого ждешь? Пинка в зад сунуть? – рявкнул сержант на мигом сорвавшегося с места парня.
Гавел проводил взглядом вспотевшую спину гонца.
- Мир, причем тут боггарты? Мы же не в Йоркшире.
- Притом. – Сержант вгляделся во что-то, до того незаметное, болтающееся на колючке. – Если бы я назвал истинных виновников – сам понимаешь что было бы. А так, вся деревня будет гадать, что это за напасть такая. А мы сделаем свое дело и уйдем….
Староста потел и заикался. Швальбе даже кулаком по столу стукнул. Хоть и хотелось немного не туда. Пастор оказался не намного лучше. Он тоже обильно потел и забывал слова. А когда, капитан выложил перед ним пергамент с печатью епископа – вообще, чуть не потерял сознание. Пришлось и перед этим бить по столу, поминая Нечистого. Только так и удалось разговорить. Да и то, представители двух властей часто перемигивались, на многое упорно не отвечали и явно что-то скрывали.
Обычная деревня. Вся жизнь вертится вокруг леса. Нет, ни убийств, ни краж. Все друг друга знают. Да, вервольфы есть. Но сюда не забредают, предпочитая шалить подальше от тракта. Если верить обоим, до полусмерти перепуганным местным властителям, то выходило, что до начала пропаж, все в деревеньки шло по старому укладу. Почти все. Лесорубы начали жаловаться, с месяц назад, что пропадают иногда узелки с обедами. Да вдруг меньше стало по округе зайцев. И многие краем глаза видели, как скользят невесомые тени по кустам…
Скрипнула дверь. В проем сунулся один из сержантов, стоящих у двери.
- Капитан, малой прибег. Говорит, Мир передать что-то просил. Но только лично.
- Лично? – Швальбе поднялся из-за стола, изрядно расшатанного вовсе не легким кулаком капитана. – Сейчас эти ГОСПОДА, - выделил он голосом, - нас покинут, и сразу запускай мальчишку.
«Господа», мелко дрожа, выскочили в приоткрытую дверь. Оказавшись снаружи, не сговариваясь, припустили в разные стороны. Пастор в церковь, а староста Адольф прямиком к Бруне, что жила на краю деревни. Оба спешно решили восстановить душевное здоровье после общения со змеиноглазым капитаном…
Швальбе улыбнулся краешком рта. Мысли обоих читались влет. Один сейчас бухнется на колени и начнет бить поклоны, взывая к милости Божьей. А второй добежит до ближайшей бутылки. И станет оборотнем. Если придерживаться классической модели классификации. Вершвайне. Человек – свинья…
- Входи, не бойся. – Приглашающее махнул застывшему в проходе гонцу. – Что там тебе сказал передать сержант?
Парень судорожно сглотнул пересохшим горлом.
- Ну, это… Сержант наказал передать, что багарты это.
- Может, «боггарты»? – уточнил Швальбе.
-Ага! – радостно ответил паренек. – Багарты.
- Благодарю… - задумчиво кивнул капитан. - Боггарты. Значит… Алоис, а кем ты стать хочешь, когда вырастешь?
Деревенский глупо хлопнул белесыми ресницами…
- Художником хочу. Только отец высечь грозится, если не перестану дурью заниматься.
- Зря. – Взгляд Швальбе был все так же пуст. – Из тебя получится неплохой маляр.
Мирослав с Гавелом вернулись уже в темноте. Не снимая оружия, наскоро выхлебали по пол-кувшина дрянного пива, и отправились на доклад к капитану. Швальбе так и остался в доме старосты. Тот все равно, упившись в хлам, дрых под забором, а кроме Адольфа, в доме была только его жена. На которую были отдельные далеко идущие планы.
Капитан только глянул на грязных солдат и наскоро перемотанную тряпкой руку рядового, и сразу вытащил на свет Божий еще один кувшин. Но, повместительнее, и совсем не с вином. Следом, появилось и внушительное блюдо с холодным мясом и несколько лепешек. Отчаянно виляющая бедрами хозяйка дома поставила еще несколько свечей. И, покопавшись в шкафчике, достала пузырек темного стекла, загадочно улыбнувшись сидевшему во главе стола капитану.
- Перекусите, потом рапорт. Гавел, тебя врачеватель видел?
- Коновал занят. Местных коров пользует. – Хохотнул Мирослав, вгрызшись в кусок лепешки. – Ну и хозяек до кучи.
- Распустились, как погляжу. – Нахмурился Швальбе. – Что с рукой? Ноги не держат или нашли?
- Нашли. – Буркнул Гавел.
Сержант поспешно запил недожеваное, и начал выкладывать содержимое сумки. Несколько разноцветных ниточек, стебельки травы в пятнышках крови, комочек бурой шерсти, прилепившийся к репейнику.
Капитан растер шерсть между пальцами. Поднес поближе к свече.
- Боггарты, говоришь?
Сержант кивнул.
- Это ты хорошо придумал. Народ здесь не пуганный. – Швальбе положил комочек обратно. – Ну что, майне кляйне, пойдем завтра общаться? - И дернул плечом. – Боггарты говоришь, кхе..
Выдвинулись рано утром. Пока Солнце еще окончательно в права не вступило. И полог леса не стал похож на русскую парную. Швальбе в молодости бывал в тех краях. И в вопросе разбирался неплохо.
Раненного во вчерашнем поиске Гавела оставили на попечении похмельного старосты и вернувшегося под самое утро коновала. Глаза лекаря масляно блестели, поэтому в его рассказы о страшном море, упавшем на местную скотину никто не поверил.
Сержант вывел отряд на поляну, где кончилась жизнь незадачливого Ульриха.
- Начали отсюда. – Ткнул Мирослав в пятно засохшей крови. – Прочесали все вокруг. Нашли малую тропку. Свежая. Тропа чуть прибитая, почти и поднялась вся. Только эти твари забыли, что кровь сочиться любит. И сами за собой весь путь и открыли. Намного лучше хлеба Рапунцель.
- Мир, ты с какой курвой ночевал? – хмыкнул капитан. – Мудреные слова, как из рванного мешка сыпешь.
- Пастор местный провел ночь в бдении и молитвах во спасение, – ответил сержант. – А служанка его, решила, что более богоугодно будет скрасить ночь воителю Войска Божьего.
Тут уж весь отряд грохнул смехом и воплями одобрения. Служанку видели многие, и почти всем она пришлась по вкусу. Сержант расплылся в довольной улыбке.
- Отставить шум! – рявкнул Швальбе, оборвав веселье. – Мир, хватит хвастать. Дорогу не забыл, пока пыхтел?
Через лигу, сержант шедший в авангарде, остановился, подняв ладонь.
- Тишина. Вчера тут стрелять начали.
Швальбе коротко свистнул. По десятку солдат разошлись веером, охватывая неприметную тропу ожерельем ружейных стволов.
- На флангах – внимание! Вперед! - скомандовал капитан, шагнув дальше по тропе.
Стараясь не громыхать сапогами, отряд медленно поднимался по пологому склону, густо заросшего холма.
Заросли вдруг кончились. На вершине даже кустов не было. Только в самой середине, росло тесной кучей три дуба. Они переплелись так, что можно было и за одно дерево принять.
- Замечательно. – Звенящую тишину первым, как и положено, нарушил Швальбе. – будем дома, Мирослав, напомни о награде. Только не забудь.
- Да я уж лучше об обедне забуду! – Оскалился сержант. – Так что, не волнуйтесь, герр капитан!
- Смотри, о служанке не забудь. Обрюхатил ведь, как пить дать! – сказал Вацлав, второй сержант маленького отряда. – И жениться, ведь обещал!
- Само-собой. – Ответил за Мирослава Швальбе. – Всем рты закрыть, по сторонам смотреть. Говорить иду.
Солдаты сноровисто распределились по вершине. Широкие жерла тромблонов смотрели во все стороны. Очень недобро смотрели. Да и как смотреть прикажете? Чай, не сумасшедшего вервольфа пришли изничтожать, а тварей не в пример умных. Ну и пакостных, соответственно…
А капитан подошел поближе к дубам, положил ладонь на рукоять гишпанской «руки смерти» и начал речь.
Не один раз ее слышавшие солдаты все равно восхищенно хмыкали. Кое-кто, в очередной раз думал о том, как бы капитана уговорить, да записать особо вдумчивые повороты и загибы…
- … А если вы, сучьи потроха, не остановитесь, да не уберетесь подальше, то, клянусь грешным удом всех апостолов и дупем Искариота, на тевтонский крест рваным! Я вам такое учиню, что Содом с Гомморой своей не вытворял! Вам даже цверги покажутся ангелами Господними! Уразумели, выродки песьемордые? Или как?!
Швальбе замолк, переведя дух. Ну и давая невидимым хозяевам холма осознать угрозы и вероятные бедствия.
- Эк, загнул! – шепнул Отто Витман, пришедший к капитану Швальбе прямиком из Антверпена. А уж в морской столице Европы в ругани разбираются не в пример сухопутным крысам.
Невидимки не заставили долго ждать ответ. Из зарослей свистнуло несколько стрел. Но Швальбе уже не было на месте, и костяные наконечники, бессильно разрезали воздух отравленными гранями.
Тут же слаженно громыхнули тромбоны, выкосив картечью ближайшие кусты. А потом еще, и еще.
- Не хотят по хорошему – масло уберем! А вернее, добавим! – выругался капитан, проползший под стрелами до основной части отряда. – Готовь подарок песьим харям!
Солдаты были хорошей целью для зорких лесных охотников. Но мало попасть, нужно еще и пробить. Или, на худой конец, хоть оцарапать. Яд был свежим, хватило бы. Вот только не получалось. Человеки лупили из своих страшных ружей на любой звук. И на каждую шелохнувшуюся ветку. И не один храбрый воин умирал сейчас, получив кусок смертельного серого металла…
Под надежным прикрытием трех десятка стволов, несколько человеков подкатили маленькие бочонки к самой Священной роще. И начали обливать ее водой со странным запахом…
А потом Роща вспыхнула. Жаркий огонь лизнул вечные стволы, куснул корни и опалил жаром дыхания нежную листву…
Ааат Хуум, воинский вождь кобольдов Севера Черного Леса застонал от обиды и злости. Прародители племени уходили в небеса черным дымом, трещали от неописуемой боли. И за что им такая кара?! Ведь маленькие кобольды всего-то съели трех маленьких человеков и одного большого. И все. Но человеков ведь много. Зачем быть такими жадными?! И зачем грозить цвергами? Ведь с ними мир уже второе лето…
Вождь вскинул в небо морду и завыл. Протяжно и злобно. Остатки племени поднялись в последний бой, чуть не затопив разноцветной толпой вершину холма. Вот только пришедшие стреляли и стреляли… И на дымящихся остатках Прародителей остались лежать все, кому Священная Роща дала жизнь.
- Видит Бог и Богородица! Не хотел я этого! - в который раз изливал душу хмурым сержантам преизряднейше нагрузившийся Швальбе.
- Но масло с собой мы взяли. – Ответил Мирослав.
- Ага. Изрядно удивив всех местных. – Вмешался в разговор обычно молчаливый Вацлав.
- Взяли. И сожгли их ко всем чертям! И сожжем снова и снова. Пока хватит сил. – Швальбе разлил остатки вина по кубкам. – Сержанты, как я вашей толстокожести завидую… - Капитан умолк, задумчиво разглядывая перчатку.
- Кто-то видит во сне горящих тварей, а кто-то не хочет видеть слезы женщин, чьих детей мы сегодня спасли. – Мирослав поставил пустой кувшин под стол. – Но как эти полезли всем гуртом, думал все, обосрусь. Их же под пару сотен было.
- Не считая сотни, что мы по кустам накрыли по первости.
- Вот видишь, капитан, а если бы эта стая пошла на деревню? Сколько бы выжило? - Мирослав, не смотря на выпитое, был трезв и сосредоточен.
- В том-то и дело… - Вздохнул капитан. – И как бы нам не было жаль Старых, мы должны драться за людей… - Да, чуть не забыл. – Подал голос Вацлав, - Мир, кто такие боггарты, про которых судачит весь район?
Старый сержант только улыбнулся в ответ. - Пусть судачат, мне не жалко. Это те же кобольды, но говорят они с йоркским акцентом.
По-моему, очень и очень интересно и вдумчиво написано. Как говорится, с чувством, с толком и с расстановкой. И антураж замечательно подан и выписан. Конечно, показалось, что Сапковским веет, но это ничего. 
Получил самые приятные впечатления от рассказов.
Получил самые приятные впечатления от рассказов.
Благодарю за оценку)
Ну, писать о подобных темах в Европе 17-го века, и не быть похожим на пана Анжея - удел гениев. А я всего-лишь жалкий аматор, волею судеб выбравший сию стезю))))
Ничего чуть позже еще про "Песни Петера Слядека" вспомните))) Потому как и тематика, и общая компоновка похожи
Ну, писать о подобных темах в Европе 17-го века, и не быть похожим на пана Анжея - удел гениев. А я всего-лишь жалкий аматор, волею судеб выбравший сию стезю))))
Ничего чуть позже еще про "Песни Петера Слядека" вспомните))) Потому как и тематика, и общая компоновка похожи
Морской Змей
Он был стар и одинок. Так стар, что и не помнил уже, когда ушли последние из Его рода. Когда перестали рассекать темную воду черные тела. Когда взлетали вверх брызги, под тяжестью рухнувшего тела, что вылетало радостно из-под воды, радуясь жизни. Но это было так давно… Одиночество хуже старости. Он знал это всегда. Но раньше готов был терпеть, ожидая чуда. Прошло многое множество лун, а чуда не было. Не скользила рядом тень, и никто не шептал рядом, вспоминая Время Большого Льда. Пришло время умирать. Время пришло. Время умирать. А умирать надо в бою…
Черная громада ушла в глубину, навстречу Тому-Кто-Несет-Много-Рук. Тот нынче зол. Про многорукого забыли. Но не все. Он помнит. И напомнит многорукому Время Вечного Льда. И Вечного Боя. И придет покой…
«В час поздний вечерний когда девятые склянки пробили, появилось вдруг на поверхности морской громада неописуемая в пол-лиги длинною, с головой подобной дому, с глазами адовыми, с пастью зубов полной, гноем дышащей, да с ноздрями что норы глубочайшие, серою пышущие. И обрушилась громада сия, несомненное порождение Нечистого, на корабль мой несчастный. Потопив его к вящей скорби и печали моей, с грузом всем и командою. Волею Божией токмо я выплыл, да матрос мой, Отто Витманом прозванный. Претерпели мы с мужем сиим достойным многие беды и лишения, однакож не отринула длань Божия да направила на избавление наше от мук вельми почтенного Тюго Ларсена с кораблем его,кои и спасли нас.
Собственноручно писано в Куксхафене в лето 1634 от Рождества Христова почтенным Мартеном Рюндемаром»
- То, что он утопил собственный корабль – это не страшно. – Раздражение, владевшее невысоким толстячком,так и хлестало через край. Да он и скрыть его не пытался, раз за разом нервно комкая перганент с докладом купца. – А вот то, что вместе с « Золотой Ланью» на дно ушло МОИ товары… - «Мои», толстячок отчетливо выделил голосом. – Намного все усложняет…
- Круг зубов его - ужас; крепкие щиты его - великолепие; они скреплены как бы твердою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Мясистые части тела его сплочены между собою твердо, не дрогнут. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов", - Меланхолично процитировал отрывок из книги Иова секретарь, невозмутимо наблюдавший за терзаниями бургомистра.
- Левиафан? – пришибленно, даже как-то, сказал бургомистр, затравленно озираясь. Но в затхлом помещении, что расположилось в глубине ратуши не было никого, кроме них. А в секретаре, бургомистр был уверен как в себе. А вот в себе не очень. Особенно сейчас.
- Похоже на то. – Все так же меланхолично продолжил секретарь. – Я бы не удивлялся, Петер. Датчане спасают добрых немцев, рискуя собой. Фердинанд зарезал в Эгере Альберта. В Нижних Землях за луковицу тюльпана дают доброго коня… Конец света близок. И сия «громада неописуемая» только знак первый, что печати сняты.
Тон секретаря не поменялся ни на гран. – А вот доклад я бы спрятал под сукно. Негоже панике идти дальше в народ. Торговля опять же испортится. Налоги будет не собрать. Придется солдат вводить. К чему нам сие? Да и «муж достойный Отто Витман», вкупе с Рюндемаро , как по мне, уже зажились. Пора Господу призвать их к себе. Я займусь? – и, дождавшись кивка, неприметный секретарь вышел, неслышно прикрыв дверь.
Отто наливали не скупясь. Еще бы, счастливчик, какой рядом с ними сидит! Что пол-дня проболтался в воде, что твой клещ, вцепившись в доску, это, конечно, мелочь. И не через такое проходили седые морские волки, у которых даже пузо с кормой ракушкой поросло. А вот, что удалость матросу спастись от твари, Адом порожденной, это да! За это выпить стоит! И парню налить. Пусть радуется, что живой.
Парень и радовался всей душой. Николаю Чудотворцу поставил свечу в три фунта в благодарность за спасение чудеснейшим образом. Благо, бывший владелец утопшей шхуны оказался не жаден и выплатил все жалование, добавив сверху несколько десятков монет. И позвав в следующий рейс. Отто отказался, но прислушавшись к голосу благоразумия, категоричен не был. Деньги имеют свойство кончаться. А снова в солдаты идти, после относительно вольного моряцкого житья особо не хотелось. А умереть можно везде. Что на суше, что на море. Небо над головой везде одно.
Две кружки пива стукнулись о стол. Пышная пенная шапка щедро плеснула через край.
-Ты, что ль, Отто? Которого датчане выудили?
- Ну, я. – Матрос хоть и нагрузился преизряднейше, но весь ум не пропил. И малая часть, что трезвой осталась, сразу заподозрила что- то недоброе в глазах угощающего.
- Вот и отлично! - Улыбнулся подсевший к нему человек. Вот только за улыбкой показался оскал. – Угощайся, парень, за твою удачу! – И, показывая пример, припал губами к живительной влаге.
- Благодарю, но воздержусь. – Отодвинул подальше кружку начавший трезветь Витман. – Зарок сегодня дал. Во благодарность за спасение. Не пить, не грешишь бляжим образом с блудницами вавилонскими, да Имя Божье всуе не поминать?
- Не уважаешь, значит?! – взревел гость, поднимаясь из-за стола. – Угощением брезгуешь?
- А ты сам из чаши мужа сего отпей, а потом орать будешь. – На плечо крикуна опустилась рука. Точнее, лапа, придавившая того тяжестью свода небесного к земле. – Испей. А потом и поговорим. Про уважение, смирение и покорность Воле Божьей!
Крикун побледнел и начал что-то лопотать. Пока ему не врезали по бокам два подошедших посетителя. По виду - обычных наемников. Врезали, стукнули по зубам кружкой, которую он Витмана угощал, залили прау глотков в рот и дали в зад пинка, отправив передавать привет бургомистру.
Напротив обалдевшего от калейдоскопа событий матроса, присел еще один из спасителей. Невысокий, худощавый. С обжигающе холодными глазами.
- Я – капитан Швальбе. А ты – Отто Витман. Матрос с «Золотой Лани». – Палец худощавого уперся Витману точно между глаз. – Две седьмицы назад тебя вытащили из воды датчане. А вот «Золотая Лань» не пришла ни в один порт Немецкого Моря. И не придет. А только что тебя пытались отравить. Люди местного бургомистра. Почему?
Он был зол. Очень зол. Тот-Кто-Несет-Много-Рук не принял бой. Многорукий сбежал. Не принес Ему желанную гибель. Это плохо. Обидно. Опять придется слушать плеск волн и писк китов. Надоело. Устал. Скучно. Не беда. Выход есть всегда. И сейчас есть. Неживые. Те, что скользят по поверхности Его владений, иногда принося Ему жертву своими маленькими детьми, которые не в силах плыть, тонут. Они вкусные. Хоть и очень много надо их, чтоб насытить Его чрево.
Неживых много. Иногда очень много. Целыми стаями бегут куда-то, изредка опускаясь на дно, наверное, тоже умирать.
Он объявляет им войну. На смерть. Неживых много. Они смогут. И подарят Ему покой. Вечный покой.
- Ну а потом он пасть как откроет! – распаленный воспоминанием, матрос широко раскинул руки. – Где-то так, но раз в пять больше! Или в шесть!
Капитан переглянулся с соседом. Неприметным пожилым наемником с такими же холодными глазами. Швальбе его как Мирослава представил.
- Ярдов 6-7?
Капитанов сосед только плечом дернул.
- Все может быть. У страха глаза велики. А вода еще и очень меняет размеры. Притом в разные стороны.
- Не верите?! - подскочил Отто. – Да я почти у Зверя в зубах был! Пречистая вызволила! – матрос истово перекрестился. – Зубищи – Во!
- Только в пять раз больше. – Закончил за матроса капитан. – Отто, не волнуйся, лучше хлебни пивка. А потом, собери мысли в кучу, и повтори все с начала.
- Да что там повторять. – Последовал совету Витман и выпил пива. Хорошо так выпил. Пол кружки за раз. Мирослав только за ус себя дернул раздраженно. – Ну, значит так. Шли мы из Антверпена в Куксхафен. Сюда, стало быть. Грузом шерсть была, ну и по мелочи всякой, что Мартен в трюмы набил. Мартен – это владелец наш.
- Мы знаем. – Кивнул Швальбе. – Еще пива?
- Не откажусь! - стукнул пустой кружкой об стол Витман. – Шли спокойно. Ветер ровный, море, что зеркало твое. И тут…
- Отто, ты не в театре, а мы не восхищенные зрители. – Вмешался второй наемник. – Давай без пауз. Строго и по существу.
- А то сержант пиво отберет. И сам его выдует. Он такой. - Усмехнулся Швальбе. – Мирослав, не дави парня. Пусть рассказывает, как может.
- Да кто давит?! – возмущенно фыркнул сержант. – Капитан, вы слушайте его дальше, а я к стойке пойду. Надоело.
Витман проводил взглядом фигуру злого сержанта и продолжил.
-И тут, на траверзе Гельголанда, эта чуда на нас и полезла. Длиннючая, зараза. Мартен говорил, что в пол-лиги точно, но вы ему не верьте. Такая громада нас бы и не заметила. А так, как «Лань» утонула, потом еще моряков честных ловил. Пастью своей мерзкой. И ел…
- Опиши его, если можешь. – Швальбе подвинул к матросу блюдо с обжаренным луком. – Только пиво закуси. А то развезет совсем. Забудешь все.
- Не развезет! – вскинулся Витман. – У меня, до сих пор перед глазами рыло это мерзкое. И глаза. Красные такие. Без зрачка совсем. Прям аж в душу заглядывает, скотина. И весь черный такой, и чешуя с фонарный щит.
- Так ты из солдат? – удивился Швальбе.
- Был грех, после Брейтенфельда, когда наши папистов вздули, в аккурат и ушел.
- Со шведами служил? – снова удивился капитан.
- С ними самыми. У судьбы кривые дороги.
- Вот даже как получается…. – Швальбе задумался, а скажи-ка, любезный мой сослуживец, почему Рюндемар корабль свой «Золотой Ланью назвал»? Он же саксонец, насколько знаю, а вовсе не англичанин.
- Так у него в Нижних Штатах связей по торговле много, а там, если испанцев куснул – скидка полагается. Вот в честь Дрейковской и назвал.
- Неисповедимы пути коммерционные! – засмеялся Швальбе и позвал от стойки сержанта. – Мирослав, бросай девок кадрить, да тащи пива! Мы с Отто, оказывается, под одними знаменами на католическую сволоту ходили.
Сержант ухватил за раз несколько кружек и попер через народ к столу, где сидели сослуживцы. И никто в гаме окружающем не услышал, как буркнул себе под нос старый солдат.
-С кем ты только под одними знаменами не ходил, курец заснежный…
Ему пока не везло. Неживые не принимали вызов, как Он и не старался. Хотя, может это потому, что Неживые погибают, а их дети не добираются до суши? Точно. Так и есть. Некому рассказать,кто убивает их. Одного за другим. Ничего, Он – умный. Он все понял. И сделает так как надо. Прямо сейчас. Ведь в десятке его длин плывет Неживой, царапая гладь обросшим животом. Разогнаться, ударить головой в бок, круша хрупкие ребра врага. Отойти, снова набрать скорость, и вылететь из воды, упав точно поперек туши. А потом, дождавшись, пока враг утонет подобрать нескольких детей. И до самого берега бороться с искушением…
Отто сам себе не поверил бы месяц назад, что так может быть. Что есть все-таки Господь на небе. И что видит Он своего раба неразумного. Всего ничего назад, Витман думал, как бы не пойти рыбам на корм, а сейчас, сидит рядом с капитаном Швальбе, которого про себя уже считал своим новым командиром.Ну и сержант Мирослав рядом. И пивом стол заставлен. А сидят они посредине лучшего антверпенского кабака, слушая сбивчивый рассказ о Змее. На флейте уцелевшего боцмана было под пятдесят душ. А живих осталось всего трое. Нервно дернув плечом, Отто от души приложился к кружке, пытаясь запить горький привкус, вдруг объявившийся во рту.
- … И вот, как аршбакэ бешиссен этот, на флейт сиганул с размаху, с небес об нас грянувшись, поняли мы, что смерть пришла. А даже помолится, напоследок, никак. Так и ушел на дно наш «Единорог». Даже словом его не помянули. Не идет молитва, когда корабль твой тонет, а рядом такая скотина бултыхается, глазищами сверкая.
- Это точно! – мрачно подтвердил Витман, перебив рассказчика. – Только ругань лезет, да богохульства непотребные.
- Со Змеем сталкивался? – совсем по-другому уставился на него спасшийся.
Мирослав незаметно наступил на ногу, и пихнул локтем, чуть не выбив дыхание.
- Кх, гм.. – закашлялся Витман.
- Тонул он, - сказал Швальбе, недобро косясь на несвоевременно разговорившегося Отто. – А когда из воды тянули – румпелем по башке получил. А потом и веслом. Вот и заговаривается иногда.
- Ну, это бывает… - понимающе протянул боцман. – Дело такое. В горячке могут и не такое учудить.
- Так вот, флейт булькнул с концами. А когда даже мачт видно не стало, гад этот, ехидна форменная, пасть свою отворил во весь размах, и нас ею зачерпнул. Как ложкой. И попер так, как будто карета восьмериком запряженная, к нам только брызги летели.
Боцман перевел дух, успокоив натруженную рассказом глотку пивом, принесенным прямо с ледника.
- Ага. И прет, как бык на случку. Мы ж перепуганные, в пасти тесно у него, как в рундуке. Лежим, кто молится, а кто Господа поносит непотребно… А оно воняет вокруг и как будто кто-то шепчет постоянно.
-Шепчет? – насторожился капитан, подавшись всем телом вперед.
- Есть такое, то есть было. – Поправился моряк. – Со всех сторон такой тихий-тихий «Умру. Скоро. Быстрее» и все такое, тому подобное. Думал, по-первости, что наваждение. Потом ребят расспросил, те тоже самое слышали.
- Занятно… - Швальбе задумчиво крутил неприметный перстень. – А потом что?
- А потом… - боцман замолчал.
- Ну, что потом? – спросил, молчавший до этого сержант.
- Выплюнул он нас из чрева своего. Нильс тогда шею и сломал, когда точнехонько в камень ударился. На песочке полежали, дух перевели да пошли потихоньку, пока на стражу не наткнулись. А потом в Морской Совет отповедь. Ну и вы пришли, бумагами грозными размахивая. – Первый раз за весь разговор боцман попытался улыбнуться.
- Мы такие. – Подтвердил Мирослав, подкручивая ус. – Можем и бумагами, можем и ряшку разквасить.
- Шепчет он, зараза… - чуть слышно сказал Швальбе, не замечая взгляда Витмана. - Ой, как интересно-то…
Ветер настойчиво толкал легкий кораблик вперед. Флейт то забирался на вершины водяных гор, то, казалось бы, падал до самой Преисподней. По крайней мере, так казалось Мирославу, потерявшему на борту «Небесного Ангела « большую часть гонора.
На снисходительный взгляд Витмана, сержант держался неплохо. Но кое-что, мстительный баварец ему бы припомнил при случае. А что случай подвернется, не сомневались оба. Даже Швальбе не сомневался. Наверное. Прямо у капитана о таком пустяке никто не мог и помыслить.
Капитан крутил в руках карту, то, примеряясь циркулем, то ругаясь сквозь зубы, поминая недобро Матку Бозку Ченстохову и все остальную Речь Посполиту. Какое отношение к поискам Змея в штормовом Немецком море имеет ясновельможная шляхта, Отто не знал. Но спрашивать побоялся.
Наконец, Швальбе определился с курсом, попросту махнув рукой в сторону зюйд-веста.
- «Треугольник ошибок» не выходит никак. – Проорал капитан на ухо сержанту. – Принимаем поправку «И» и идем прямо. Бочки проверь! Чтоб не залило детонатор, а то взлетим прямо к Петру в гости! Начинаю с Божьей помощью!
Укрываясь за фальшбортом от волн, капитан ушел на корму.
Что за поправка такая диковинная, Отто, отходивший несколько лет в море не знал, но вот бочки, выстроенные рядами вдоль обоих бортов, поневоле внушали опасение. Под сто фунтов зерненного пороха в каждой. Командир гарнизона, ван Дер Дамм схватился за сердце, когда к арсеналу подкатило полдюжины телег, а капитан Швальбе, немного злорадно улыбаясь, достал на свет Божий толстенную пачку предписаний. И с каждого печать в пол-фунта свисает…
- Не спать! – воспоминания оборвал злой рык сержанта. – Банда, готовимся к делу. Все помолились? Время есть еще! Может кто успеет даже в штаны наложить заранее!
Десяток наемников, до этого сидевшие в тесном кубрике, высыпали на палубу, застыв в готовности…
Его звали. Требовали даже. Он недоуменно моргнул. Сверху. Родич? Или Многорукий решил все-таки принять бой? Огромное тело медленно поднималось из глубины. Навстречу. Он ничего не мог разобрать в настойчивом зове. Но и не услышать никак не мог. Если зовут – надо там быть…
В просвете между волнами вдруг показался громадный валун, вмиг укутавшийся пенной завесой разбившихся об него волн. Валун с длинной шеей и здоровенной головой. И чешуей, что выходила с добрый щит.
- Говердомм… - донеслось с мостика. Капитан «Ангела», наконец-то понял, куда его завела тяга к кружочкам из желтого металла. – Лево руля!
- Яйца отрежу! – Рычание сержанта перекрыло даже свист ветра в парусах. – Держать курс, аршгезихты, мать вашу!
Флейт шел прямо на Змея, словно надеялся одним ударом покончить с проклятием местных вод. Проклятие с ревом раскрыло пасть, сверкнули в неярком свете зубы, каждый в половину человеческого роста…
- Таким хлебалом, да медку б навернуть… - Засмеялся кто-то из наемников, судя по акценту, из казаков русских.
Флейт наклонился, чуть не черпнув бортом воду. Поворачиваем, сообразил Отто.
- Руби!- взлетела над «Ангелом» команда. Дружный взмах. Клинки легко рубят канаты, и сыпятся с правого борта бочки, до этого заботливо укрытые сложенным вдвое парусом.
«Ангел» дрожал всем корпусом, где-то в глубине, громко трещали шпангоуты. Но они уходили. Как и приказал капитан Швальбе, перед тем, как потерять сознание.
От момента поворота хронометр и нескольких минут отсчитать не успел, как за кормой глухо рвануло, и в небо поднялся великанский столб воды. Затем второй, третий…
- На обратный курс ложимся. Быстро. Взрывы – все. – Рулевой пытался было возразить, но клинок даги, упершийся точнехонько на вершок ниже пояса подсказывал, что лучше не спорить с нанимателем, а делать так, как велит хмурый сержант с бледно-зеленым лицом…
Пивом запивали. Основным блюдом шнапс был. Закуски по мелочам. Потому и напились очень быстро. Остальные добропорядочные посетители незаметно разбежались, решив, что выбитые зубы не та цена, которую может искупить вечер, проведенный в любимом кабачке.
Наемники гуляли. Этим сказано многое, если не все. Притом не открытые всей душой ландскхнехты, которых олтлично знал любой кабатчик, а настоящие волки. С пустыми глазами. И привычкой, после третьей бутылки петь песни, мешая чешский с немецким, да поминать погибших, плеская из кружек прямо на пол…
- И все-таки, что за поправка «И» такая? – решил все же добраться до истины Витман, сейчас планомерно осаждавший с этим вопросом Гавела, второго из сержантов отряда.
- Многие знания – многие печали! - засмеялся сержант. – Сразу видно, не из пушкарей ты, хоть лямку и тянул. Поправка на «Иисуса» это. На везенье дурное расчет, если по-простому говорить. А у капитана нашего – везенья того, на сотню хватит. Вот и держимся за него…
Он был стар и одинок. Так стар, что и не помнил уже, когда ушли последние из Его рода. Когда перестали рассекать темную воду черные тела. Когда взлетали вверх брызги, под тяжестью рухнувшего тела, что вылетало радостно из-под воды, радуясь жизни. Но это было так давно… Одиночество хуже старости. Он знал это всегда. Но раньше готов был терпеть, ожидая чуда. Прошло многое множество лун, а чуда не было. Не скользила рядом тень, и никто не шептал рядом, вспоминая Время Большого Льда. Пришло время умирать. Время пришло. Время умирать. А умирать надо в бою…
Черная громада ушла в глубину, навстречу Тому-Кто-Несет-Много-Рук. Тот нынче зол. Про многорукого забыли. Но не все. Он помнит. И напомнит многорукому Время Вечного Льда. И Вечного Боя. И придет покой…
«В час поздний вечерний когда девятые склянки пробили, появилось вдруг на поверхности морской громада неописуемая в пол-лиги длинною, с головой подобной дому, с глазами адовыми, с пастью зубов полной, гноем дышащей, да с ноздрями что норы глубочайшие, серою пышущие. И обрушилась громада сия, несомненное порождение Нечистого, на корабль мой несчастный. Потопив его к вящей скорби и печали моей, с грузом всем и командою. Волею Божией токмо я выплыл, да матрос мой, Отто Витманом прозванный. Претерпели мы с мужем сиим достойным многие беды и лишения, однакож не отринула длань Божия да направила на избавление наше от мук вельми почтенного Тюго Ларсена с кораблем его,кои и спасли нас.
Собственноручно писано в Куксхафене в лето 1634 от Рождества Христова почтенным Мартеном Рюндемаром»
- То, что он утопил собственный корабль – это не страшно. – Раздражение, владевшее невысоким толстячком,так и хлестало через край. Да он и скрыть его не пытался, раз за разом нервно комкая перганент с докладом купца. – А вот то, что вместе с « Золотой Ланью» на дно ушло МОИ товары… - «Мои», толстячок отчетливо выделил голосом. – Намного все усложняет…
- Круг зубов его - ужас; крепкие щиты его - великолепие; они скреплены как бы твердою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Мясистые части тела его сплочены между собою твердо, не дрогнут. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов", - Меланхолично процитировал отрывок из книги Иова секретарь, невозмутимо наблюдавший за терзаниями бургомистра.
- Левиафан? – пришибленно, даже как-то, сказал бургомистр, затравленно озираясь. Но в затхлом помещении, что расположилось в глубине ратуши не было никого, кроме них. А в секретаре, бургомистр был уверен как в себе. А вот в себе не очень. Особенно сейчас.
- Похоже на то. – Все так же меланхолично продолжил секретарь. – Я бы не удивлялся, Петер. Датчане спасают добрых немцев, рискуя собой. Фердинанд зарезал в Эгере Альберта. В Нижних Землях за луковицу тюльпана дают доброго коня… Конец света близок. И сия «громада неописуемая» только знак первый, что печати сняты.
Тон секретаря не поменялся ни на гран. – А вот доклад я бы спрятал под сукно. Негоже панике идти дальше в народ. Торговля опять же испортится. Налоги будет не собрать. Придется солдат вводить. К чему нам сие? Да и «муж достойный Отто Витман», вкупе с Рюндемаро , как по мне, уже зажились. Пора Господу призвать их к себе. Я займусь? – и, дождавшись кивка, неприметный секретарь вышел, неслышно прикрыв дверь.
Отто наливали не скупясь. Еще бы, счастливчик, какой рядом с ними сидит! Что пол-дня проболтался в воде, что твой клещ, вцепившись в доску, это, конечно, мелочь. И не через такое проходили седые морские волки, у которых даже пузо с кормой ракушкой поросло. А вот, что удалость матросу спастись от твари, Адом порожденной, это да! За это выпить стоит! И парню налить. Пусть радуется, что живой.
Парень и радовался всей душой. Николаю Чудотворцу поставил свечу в три фунта в благодарность за спасение чудеснейшим образом. Благо, бывший владелец утопшей шхуны оказался не жаден и выплатил все жалование, добавив сверху несколько десятков монет. И позвав в следующий рейс. Отто отказался, но прислушавшись к голосу благоразумия, категоричен не был. Деньги имеют свойство кончаться. А снова в солдаты идти, после относительно вольного моряцкого житья особо не хотелось. А умереть можно везде. Что на суше, что на море. Небо над головой везде одно.
Две кружки пива стукнулись о стол. Пышная пенная шапка щедро плеснула через край.
-Ты, что ль, Отто? Которого датчане выудили?
- Ну, я. – Матрос хоть и нагрузился преизряднейше, но весь ум не пропил. И малая часть, что трезвой осталась, сразу заподозрила что- то недоброе в глазах угощающего.
- Вот и отлично! - Улыбнулся подсевший к нему человек. Вот только за улыбкой показался оскал. – Угощайся, парень, за твою удачу! – И, показывая пример, припал губами к живительной влаге.
- Благодарю, но воздержусь. – Отодвинул подальше кружку начавший трезветь Витман. – Зарок сегодня дал. Во благодарность за спасение. Не пить, не грешишь бляжим образом с блудницами вавилонскими, да Имя Божье всуе не поминать?
- Не уважаешь, значит?! – взревел гость, поднимаясь из-за стола. – Угощением брезгуешь?
- А ты сам из чаши мужа сего отпей, а потом орать будешь. – На плечо крикуна опустилась рука. Точнее, лапа, придавившая того тяжестью свода небесного к земле. – Испей. А потом и поговорим. Про уважение, смирение и покорность Воле Божьей!
Крикун побледнел и начал что-то лопотать. Пока ему не врезали по бокам два подошедших посетителя. По виду - обычных наемников. Врезали, стукнули по зубам кружкой, которую он Витмана угощал, залили прау глотков в рот и дали в зад пинка, отправив передавать привет бургомистру.
Напротив обалдевшего от калейдоскопа событий матроса, присел еще один из спасителей. Невысокий, худощавый. С обжигающе холодными глазами.
- Я – капитан Швальбе. А ты – Отто Витман. Матрос с «Золотой Лани». – Палец худощавого уперся Витману точно между глаз. – Две седьмицы назад тебя вытащили из воды датчане. А вот «Золотая Лань» не пришла ни в один порт Немецкого Моря. И не придет. А только что тебя пытались отравить. Люди местного бургомистра. Почему?
Он был зол. Очень зол. Тот-Кто-Несет-Много-Рук не принял бой. Многорукий сбежал. Не принес Ему желанную гибель. Это плохо. Обидно. Опять придется слушать плеск волн и писк китов. Надоело. Устал. Скучно. Не беда. Выход есть всегда. И сейчас есть. Неживые. Те, что скользят по поверхности Его владений, иногда принося Ему жертву своими маленькими детьми, которые не в силах плыть, тонут. Они вкусные. Хоть и очень много надо их, чтоб насытить Его чрево.
Неживых много. Иногда очень много. Целыми стаями бегут куда-то, изредка опускаясь на дно, наверное, тоже умирать.
Он объявляет им войну. На смерть. Неживых много. Они смогут. И подарят Ему покой. Вечный покой.
- Ну а потом он пасть как откроет! – распаленный воспоминанием, матрос широко раскинул руки. – Где-то так, но раз в пять больше! Или в шесть!
Капитан переглянулся с соседом. Неприметным пожилым наемником с такими же холодными глазами. Швальбе его как Мирослава представил.
- Ярдов 6-7?
Капитанов сосед только плечом дернул.
- Все может быть. У страха глаза велики. А вода еще и очень меняет размеры. Притом в разные стороны.
- Не верите?! - подскочил Отто. – Да я почти у Зверя в зубах был! Пречистая вызволила! – матрос истово перекрестился. – Зубищи – Во!
- Только в пять раз больше. – Закончил за матроса капитан. – Отто, не волнуйся, лучше хлебни пивка. А потом, собери мысли в кучу, и повтори все с начала.
- Да что там повторять. – Последовал совету Витман и выпил пива. Хорошо так выпил. Пол кружки за раз. Мирослав только за ус себя дернул раздраженно. – Ну, значит так. Шли мы из Антверпена в Куксхафен. Сюда, стало быть. Грузом шерсть была, ну и по мелочи всякой, что Мартен в трюмы набил. Мартен – это владелец наш.
- Мы знаем. – Кивнул Швальбе. – Еще пива?
- Не откажусь! - стукнул пустой кружкой об стол Витман. – Шли спокойно. Ветер ровный, море, что зеркало твое. И тут…
- Отто, ты не в театре, а мы не восхищенные зрители. – Вмешался второй наемник. – Давай без пауз. Строго и по существу.
- А то сержант пиво отберет. И сам его выдует. Он такой. - Усмехнулся Швальбе. – Мирослав, не дави парня. Пусть рассказывает, как может.
- Да кто давит?! – возмущенно фыркнул сержант. – Капитан, вы слушайте его дальше, а я к стойке пойду. Надоело.
Витман проводил взглядом фигуру злого сержанта и продолжил.
-И тут, на траверзе Гельголанда, эта чуда на нас и полезла. Длиннючая, зараза. Мартен говорил, что в пол-лиги точно, но вы ему не верьте. Такая громада нас бы и не заметила. А так, как «Лань» утонула, потом еще моряков честных ловил. Пастью своей мерзкой. И ел…
- Опиши его, если можешь. – Швальбе подвинул к матросу блюдо с обжаренным луком. – Только пиво закуси. А то развезет совсем. Забудешь все.
- Не развезет! – вскинулся Витман. – У меня, до сих пор перед глазами рыло это мерзкое. И глаза. Красные такие. Без зрачка совсем. Прям аж в душу заглядывает, скотина. И весь черный такой, и чешуя с фонарный щит.
- Так ты из солдат? – удивился Швальбе.
- Был грех, после Брейтенфельда, когда наши папистов вздули, в аккурат и ушел.
- Со шведами служил? – снова удивился капитан.
- С ними самыми. У судьбы кривые дороги.
- Вот даже как получается…. – Швальбе задумался, а скажи-ка, любезный мой сослуживец, почему Рюндемар корабль свой «Золотой Ланью назвал»? Он же саксонец, насколько знаю, а вовсе не англичанин.
- Так у него в Нижних Штатах связей по торговле много, а там, если испанцев куснул – скидка полагается. Вот в честь Дрейковской и назвал.
- Неисповедимы пути коммерционные! – засмеялся Швальбе и позвал от стойки сержанта. – Мирослав, бросай девок кадрить, да тащи пива! Мы с Отто, оказывается, под одними знаменами на католическую сволоту ходили.
Сержант ухватил за раз несколько кружек и попер через народ к столу, где сидели сослуживцы. И никто в гаме окружающем не услышал, как буркнул себе под нос старый солдат.
-С кем ты только под одними знаменами не ходил, курец заснежный…
Ему пока не везло. Неживые не принимали вызов, как Он и не старался. Хотя, может это потому, что Неживые погибают, а их дети не добираются до суши? Точно. Так и есть. Некому рассказать,кто убивает их. Одного за другим. Ничего, Он – умный. Он все понял. И сделает так как надо. Прямо сейчас. Ведь в десятке его длин плывет Неживой, царапая гладь обросшим животом. Разогнаться, ударить головой в бок, круша хрупкие ребра врага. Отойти, снова набрать скорость, и вылететь из воды, упав точно поперек туши. А потом, дождавшись, пока враг утонет подобрать нескольких детей. И до самого берега бороться с искушением…
Отто сам себе не поверил бы месяц назад, что так может быть. Что есть все-таки Господь на небе. И что видит Он своего раба неразумного. Всего ничего назад, Витман думал, как бы не пойти рыбам на корм, а сейчас, сидит рядом с капитаном Швальбе, которого про себя уже считал своим новым командиром.Ну и сержант Мирослав рядом. И пивом стол заставлен. А сидят они посредине лучшего антверпенского кабака, слушая сбивчивый рассказ о Змее. На флейте уцелевшего боцмана было под пятдесят душ. А живих осталось всего трое. Нервно дернув плечом, Отто от души приложился к кружке, пытаясь запить горький привкус, вдруг объявившийся во рту.
- … И вот, как аршбакэ бешиссен этот, на флейт сиганул с размаху, с небес об нас грянувшись, поняли мы, что смерть пришла. А даже помолится, напоследок, никак. Так и ушел на дно наш «Единорог». Даже словом его не помянули. Не идет молитва, когда корабль твой тонет, а рядом такая скотина бултыхается, глазищами сверкая.
- Это точно! – мрачно подтвердил Витман, перебив рассказчика. – Только ругань лезет, да богохульства непотребные.
- Со Змеем сталкивался? – совсем по-другому уставился на него спасшийся.
Мирослав незаметно наступил на ногу, и пихнул локтем, чуть не выбив дыхание.
- Кх, гм.. – закашлялся Витман.
- Тонул он, - сказал Швальбе, недобро косясь на несвоевременно разговорившегося Отто. – А когда из воды тянули – румпелем по башке получил. А потом и веслом. Вот и заговаривается иногда.
- Ну, это бывает… - понимающе протянул боцман. – Дело такое. В горячке могут и не такое учудить.
- Так вот, флейт булькнул с концами. А когда даже мачт видно не стало, гад этот, ехидна форменная, пасть свою отворил во весь размах, и нас ею зачерпнул. Как ложкой. И попер так, как будто карета восьмериком запряженная, к нам только брызги летели.
Боцман перевел дух, успокоив натруженную рассказом глотку пивом, принесенным прямо с ледника.
- Ага. И прет, как бык на случку. Мы ж перепуганные, в пасти тесно у него, как в рундуке. Лежим, кто молится, а кто Господа поносит непотребно… А оно воняет вокруг и как будто кто-то шепчет постоянно.
-Шепчет? – насторожился капитан, подавшись всем телом вперед.
- Есть такое, то есть было. – Поправился моряк. – Со всех сторон такой тихий-тихий «Умру. Скоро. Быстрее» и все такое, тому подобное. Думал, по-первости, что наваждение. Потом ребят расспросил, те тоже самое слышали.
- Занятно… - Швальбе задумчиво крутил неприметный перстень. – А потом что?
- А потом… - боцман замолчал.
- Ну, что потом? – спросил, молчавший до этого сержант.
- Выплюнул он нас из чрева своего. Нильс тогда шею и сломал, когда точнехонько в камень ударился. На песочке полежали, дух перевели да пошли потихоньку, пока на стражу не наткнулись. А потом в Морской Совет отповедь. Ну и вы пришли, бумагами грозными размахивая. – Первый раз за весь разговор боцман попытался улыбнуться.
- Мы такие. – Подтвердил Мирослав, подкручивая ус. – Можем и бумагами, можем и ряшку разквасить.
- Шепчет он, зараза… - чуть слышно сказал Швальбе, не замечая взгляда Витмана. - Ой, как интересно-то…
Ветер настойчиво толкал легкий кораблик вперед. Флейт то забирался на вершины водяных гор, то, казалось бы, падал до самой Преисподней. По крайней мере, так казалось Мирославу, потерявшему на борту «Небесного Ангела « большую часть гонора.
На снисходительный взгляд Витмана, сержант держался неплохо. Но кое-что, мстительный баварец ему бы припомнил при случае. А что случай подвернется, не сомневались оба. Даже Швальбе не сомневался. Наверное. Прямо у капитана о таком пустяке никто не мог и помыслить.
Капитан крутил в руках карту, то, примеряясь циркулем, то ругаясь сквозь зубы, поминая недобро Матку Бозку Ченстохову и все остальную Речь Посполиту. Какое отношение к поискам Змея в штормовом Немецком море имеет ясновельможная шляхта, Отто не знал. Но спрашивать побоялся.
Наконец, Швальбе определился с курсом, попросту махнув рукой в сторону зюйд-веста.
- «Треугольник ошибок» не выходит никак. – Проорал капитан на ухо сержанту. – Принимаем поправку «И» и идем прямо. Бочки проверь! Чтоб не залило детонатор, а то взлетим прямо к Петру в гости! Начинаю с Божьей помощью!
Укрываясь за фальшбортом от волн, капитан ушел на корму.
Что за поправка такая диковинная, Отто, отходивший несколько лет в море не знал, но вот бочки, выстроенные рядами вдоль обоих бортов, поневоле внушали опасение. Под сто фунтов зерненного пороха в каждой. Командир гарнизона, ван Дер Дамм схватился за сердце, когда к арсеналу подкатило полдюжины телег, а капитан Швальбе, немного злорадно улыбаясь, достал на свет Божий толстенную пачку предписаний. И с каждого печать в пол-фунта свисает…
- Не спать! – воспоминания оборвал злой рык сержанта. – Банда, готовимся к делу. Все помолились? Время есть еще! Может кто успеет даже в штаны наложить заранее!
Десяток наемников, до этого сидевшие в тесном кубрике, высыпали на палубу, застыв в готовности…
Его звали. Требовали даже. Он недоуменно моргнул. Сверху. Родич? Или Многорукий решил все-таки принять бой? Огромное тело медленно поднималось из глубины. Навстречу. Он ничего не мог разобрать в настойчивом зове. Но и не услышать никак не мог. Если зовут – надо там быть…
В просвете между волнами вдруг показался громадный валун, вмиг укутавшийся пенной завесой разбившихся об него волн. Валун с длинной шеей и здоровенной головой. И чешуей, что выходила с добрый щит.
- Говердомм… - донеслось с мостика. Капитан «Ангела», наконец-то понял, куда его завела тяга к кружочкам из желтого металла. – Лево руля!
- Яйца отрежу! – Рычание сержанта перекрыло даже свист ветра в парусах. – Держать курс, аршгезихты, мать вашу!
Флейт шел прямо на Змея, словно надеялся одним ударом покончить с проклятием местных вод. Проклятие с ревом раскрыло пасть, сверкнули в неярком свете зубы, каждый в половину человеческого роста…
- Таким хлебалом, да медку б навернуть… - Засмеялся кто-то из наемников, судя по акценту, из казаков русских.
Флейт наклонился, чуть не черпнув бортом воду. Поворачиваем, сообразил Отто.
- Руби!- взлетела над «Ангелом» команда. Дружный взмах. Клинки легко рубят канаты, и сыпятся с правого борта бочки, до этого заботливо укрытые сложенным вдвое парусом.
«Ангел» дрожал всем корпусом, где-то в глубине, громко трещали шпангоуты. Но они уходили. Как и приказал капитан Швальбе, перед тем, как потерять сознание.
От момента поворота хронометр и нескольких минут отсчитать не успел, как за кормой глухо рвануло, и в небо поднялся великанский столб воды. Затем второй, третий…
- На обратный курс ложимся. Быстро. Взрывы – все. – Рулевой пытался было возразить, но клинок даги, упершийся точнехонько на вершок ниже пояса подсказывал, что лучше не спорить с нанимателем, а делать так, как велит хмурый сержант с бледно-зеленым лицом…
Пивом запивали. Основным блюдом шнапс был. Закуски по мелочам. Потому и напились очень быстро. Остальные добропорядочные посетители незаметно разбежались, решив, что выбитые зубы не та цена, которую может искупить вечер, проведенный в любимом кабачке.
Наемники гуляли. Этим сказано многое, если не все. Притом не открытые всей душой ландскхнехты, которых олтлично знал любой кабатчик, а настоящие волки. С пустыми глазами. И привычкой, после третьей бутылки петь песни, мешая чешский с немецким, да поминать погибших, плеская из кружек прямо на пол…
- И все-таки, что за поправка «И» такая? – решил все же добраться до истины Витман, сейчас планомерно осаждавший с этим вопросом Гавела, второго из сержантов отряда.
- Многие знания – многие печали! - засмеялся сержант. – Сразу видно, не из пушкарей ты, хоть лямку и тянул. Поправка на «Иисуса» это. На везенье дурное расчет, если по-простому говорить. А у капитана нашего – везенья того, на сотню хватит. Вот и держимся за него…
Бисклаверт
Не спалось сегодня. Что-то тягостно на душе было, как будто не вчера только проповедь читал, о недопущении уныния в час сей трудный... «Старею»,- мелькнула мысль. Епископ поднял глаза на распятие, висящее на столбе посреди палатки. Иисус был строг и задумчив. И молчалив. Как обычно, впрочем. У него на глазах могли резать сотнями благочестивых христиан, а на небе даже облачка не появилось бы, что за знамение принять можно.
Впрочем, лучше не думать о подобном. Неисповедимы пути Господни. А опасные мысли могут привести к беде…
Полог шевельнулся, как будто сквозняком потянуло. Епископ сел на кровати, напряженно вглядываясь в темноту. Крысы? Может быть. Но лучше позвать служку, пусть светом разгонит окружившую темень. Священник не успел. Что-то черное метнулось к нему через всю палатку. И боль, что острее любого кинжала полоснула по горлу. В последний миг, епископ Нюрнбергский только и успел, как ощутить под ладонью густую шерсть…
В последний раз поймать влажным носом тягучий лесной воздух, с наслаждением клацнуть зубами, ловя надоевшую блоху, прыгнуть через пень, чувствуя, как перекручивает тело, за краткий миг полета… И приземлится уже не на лапы, а на руки, перекатом встав на ноги.
Человек вздрогнул от холода. Как всегда тот пришел неожиданно, укусив за голые плечи. Предрассветный лес укутывал промозглым туманом. Пока не замерз к чертям свинячим, нужно достать из захоронки тючок с одеждой. Ну и одеться, конечно. И не забыть выдернуть из трухлявого пня два ножа,
Все, вроде бы готов. Главное, на месте подорожная и кошель, приятно звенящий десятком талеров. Да и два венгерских дуката добавляли мелодичности. А то ведь до Швандорфа не один день пути, и не один постоялый двор. С голоду, конечно, умереть сложновато. Человек улыбнулся щербатым ртом, пригладил белобрысые вихры, никак не желавшие лежать в принятом в здешних местах порядке. Свистнул сквозь выбитый в давней драке зуб. Неслышно переступая замотанными тряпками копытами, из-за кустов вышел конь, недоверчиво фыркнул.
- Ну, здравствуй, Серко! – погладил его по морде человек. – Смотрю, совсем привык, что хозяин твой не совсем хозяин.
Серко потерся о плечо, выпрашивая чего-нибудь вкусного. Не зря же он всю ночь дрожал от страха, когда хозяин куда-то пропал, а на его месте появилось мохнатое страшилище. А потом, то же самое страшилище прибежало, и вдруг стало хозяином. Добрым и любимым.
- Держи, хороший мой! – мягкие губы осторожно сняли кусок сухаря с ладони.
Белобрысый взлетел в седло, не коснувшись стремян. – Ну что, поехали? Нас ждут. А любой клинок просто обязан возвращаться в ножны. Непреложный жизненный закон. А мы с тобою, мон шер, не просто клинок, а Лезвие Судьбы, ежели штилем высоким изъясняться, как нынешние трубадуры и прочие певуны ртом любят…
- А вот это – наш лучший! – граф д’Арманьяк указал на невысокого дворянина. – Шевалье Антуан де Бобриньяк. Нынче я, набравшись смелости пригласил его в наш шатер, дабы вы узрели истинных рыцарей нынешней войны.
Герцог Энгиенский доброжелательно присмотрелся. Самый обыкновенный вояка. Разве что, непривычная рукоять,торчащая наискось над правым плечом, но воинская дорога предполагает трофеи… И много чего можно найти по солдатским мешкам.
- Прозвище у него – Бисклаверт. – продолжил граф. – Вполне заслуженное, кстати.
- Даже так? - удивился генералиссимус.
-Именно! Антуан, продемонстрируйте, окажите любезность нашему повелителю.
Так и молчавший все время шевалье потянул из-за спины короткий клинок. Принцу он показался, похожим на укороченный фальчион. С кучей выступов на елмани, разбросанных безо всякого порядка.
- Господа, разъясните суть! – сказал герцог, явно заинтересованный загадочным оружием.
– Если этой штукой ударить протестанта в горло, то на вид будет похоже, как будто ему волк кусок выдрал. - Голос шевалье оказался ему под стать. Чуть хрипловатым и несколько надтреснутым, что ли. И сквозил непонятный акцент в речи….
- Только протестанта? – герцог и не заметил, как вытащил надушенный платок. В воздухе завеяло чем-то нехорошим, и рука сам нашла верный путь.
- Я получаю талеры от французов. – Пожал плечами странный дворянин. – А среди них католиков больше. Хотя, особой разницы в вере будущего трупа не вижу.
-Так вы – наемник, шевалье?! - Удивление генералиссимуса было почти искренним. Обычно наемники не признавались в своей продажности столь открыто. – А как же прекрасная Франция? Вы же из Гаскони, если я верно понимаю?
- Почти! – улыбка шевалье оказалось такой же неприятной, как и его оружие. – Моя Гасконь за тысячи лиг отсюда.
-Даже так?
-Именно, мой герцог! – шевалье склонился в поклоне. – Прошу простить меня за нарушение правил этикета, но я вынужден откланяться. – И вышел из шатра.
- Нахал! – Герцог едва мог сдержать негодование. – Так разговаривать со мной?! С Принцем Франции?! Граф, какого Дьявола ваши люди позволяют себе такое?! Кто он вообще, такой, чтобы дерзить?!
д’Арманьяк терпеливо выдержал гнев второго человека в государстве.
- Мой принц, прошу вас не делать скорых выводов. Шевалье имеет право на некоторую дерзость в речах..
-Некоторую?! – Взорвался герцог. – Это же прямое оскорбление Франции!
- Он незаменим. – Граф ловко выдернул пробку и наполнил бокалы .
-Незаменимых не бывает! – обиженный герцог был категоричен.
-Бывают. Кстати, прошу вас испробовать! – Маркиз протянул бокал. – Кое-что новенькое из моих подвалов. Ставлю,знаете ли опыты над благородной лозой. Многие говорят,что недурно выходит.
- Они правы, черт вас побери, маркиз! – Принц по заслугам оценил напиток. - Но вот этот ваш гасконец... Оставляет поистине странное послевкусие.
-А что до шевалье… - продолжил граф, - Принц, вы знаете многих людей, способных в одиночку пройти через четыре кольца охраны? И сделать все, что нужно для торжества пресвятой католической церкви.
Герцог поставил бокал на столик заваленный картами. – Если быть откровенным, то не знаю.
-Так вот, а де Бобриньяк может. За что и пользуется многими привилегиями. Кстати, Нюрнберг нуждается в новом духовном лице для окоромления прихожан. Прежнего епископа заели волки. Прямо в палатке, посреди лагеря проклятых еретиков.
- И, все -таки, маркиз, будьте любезны передайте столь доблестному шевалье вот это. – Герцог стянул с пальца перстень с небольшим зеленым камнем. Вроде бы даже изумрудом. – Пусть у него останутся о нашем знакомстве только хорошие воспоминания.
- Сочту за честь, мессир! – граф поклонился.
- Кстати, если сей шевалье, столь ловок, то не мог бы он оказать мне одну маленькую услугу?
Шевалье, после ухода из командирской палатки, не пройдя и сотни шагов, завалился под куст, не забыв выудить из заплечного мешка бутылку. Граф раздаривает вино своей выделки направо и налево. Ну, умный выпить предложит и только дурак откажется.
«Бисклаверт», надо же…. Вот какие слухи за спиной ходят. Ничего удивительного. Удар «волчьей пасти» действительно похож для несведущего, на волчий укус. Ради схожести и таскает эту дуру на спине. А местным дай волю, так сразу произведут в легендарные герои… Антуан хрипло засмеялся и отхлебнул «арманяковки», как про себя звал графское пойло.
А что, не так уж плохо. И вино, и вообще. Пусть за глаза зовут в честь рыцаря-оборотня, чем пытаются докопаться до истины. Не стоит им многого знать. Хоть и священник, приставленный к отряду весьма толков, но кто знает, что может взбрести в голову иезуитского выкормыша? Еще и чеха по рождению. Как его там, Мартин Байцер, что ли? Или Марьян? Да это не важно, в общем-то.
Лучше перебдеть, чем недобдеть, как говаривал в далеком детстве дед, пыхая коротенькой носогрейкой. Старый Рудый Панько, как ты там, на Украйне? Все сидишь под вишней, да рассказываешь байки заезжим гостям? Или на пару, с химородником Феськом, в степи учишь молодых казачат запретному? Оборачиваться волком или вороном, да по запаху трав узнавать будущее. Свое и чужое. А может, стоят они в грудь в быстрой реке, и вода ее смывает детство вместе с именами, даруя новые?
Все может быть…. Тоска сдавила грудь. Захотелось завыть, распугав лошадей. Да и местные разбегутся. Подумав о товарищах по оружию, Антуан с трудом сдержал смех, рвущийся наружу. Да какой он к бесу, Антуан де Бобриньяк? И какие товарищи? Пока платят – он с ними. А если предложат больше, то уйдет от жабоедов куда угодно. Хоть к немчуре, хоть к гишпанцам. Еретики одним миром мазаны. А лучше всего, плюнуть на все, да вернуться на Сечь, найти полковника Носковского, да уши ему отрезать. За то, что затащил в неведомые дали, где «лыцарей степовых» обманули как детей малых, поманив платой высокой…
Ну, то ладно, что было, то быльем поросло. Сейчас же нужно опять стать не Антохой Бобренко, в прошлом казаком - характерником, а шевалье Антуаном де Бобриньяком, тенью графа для особых дел. А у д’Арманьяка каждое дело особое. Д’Арманьяк явно метит в Маршалы Франции. А там, может и выше пролезет, чем черт не шутит. Наниматель тот еще жучина…
Вызвали к командиру как обычно, неожиданно. Прибежал взмыленный слуга и огоршил вестью о том, что нужно все бросать и скорой рысью выдвигаться в шатер д’Арманьяка. Де Бобриньяк молча перевернул в костер котелок с немудреным ужином. При всех своих недостатках, сеньор жадным не был, и всегда можно было рассчитывать перекусить отнюдь не кашей.
Полог с шорохом отошел в сторону, снова сомкнувшись за спиной.
- Приветствую, граф! – Обгрызающий фазанью ножку д’Арманьяк, приглашающее кивнул на свободные стул.
- И вам доброго вечера, мой любезный Бисклаверт! Присаживайтесь, да угощайтесь, чем Бог послал!
Шевалье не заставил себя долго ждать, и, примостившись на шаткий стул, сноровисто отломал у фазана вторую ножку, хрустящую зажаренной корочкой. А потом и бокалу «арманьяковки» место в брюхе нашлось, да и второй поместился.
Наконец, начальник и подчиненный одновременно отвалились от стола, поглаживая набитые животы.
- Вот спасибо вам, граф! Угостили на славу!
- Как я могу не угостить своего верного вассала, мон шер? – Маркиз вытер лоснящиеся губы платком и шыврнул его под стол. – Верно, гадаете, зачем я приказал вас позвать?
- Не без этого! – согласился де Бобриньяк. – Воинская служба отучает верить в хорошие чудеса, ну и бесплатный сыр в мышеловке.
- Ха! – засмеялся граф. – Вам напомнить, историю нашего знакомства?И кого я отбил у толпы пейзан? Или все же не стоит говорить своему сеньору о мышеловке, совершенно добровольно залезши в нее? Да и Антуан, вы ко мне несправедливы!
Шевалье насторожился.
- Вы где-нибудь видели мышеловку, в которой кормят фазанами? – продолжил со смехом граф.
- Из каждого правила есть исключения! - Теперь уже Бобриньяк улыбнулся.
-Ну, так вот. – Резко посерьезнел граф. – Перейдем к делу. Сперва, закончим с приятными, - он подал шевалье перстень. – Вам его просил передать герцог Энгиенский, с наилучшими пожеланиями.
- Я польщен. – Перстень перекочевал под потрепанный колет. – И снова вспоминаю о сыре.
- Верно, делаете, шевалье. Наш герцог устал быть только принцем…
- Даже так? - Антуан не удивился. Предательство и коварство у жабоедов в крови. Куда там до них татарам и туркам… Бобриняк мысленно чертыхнулся. – И?
-Вот именно, мой верный шевалье. На пути у него – наш музыкант и балерун, которому слепое Провидение подарило корону нашей благословенной Франции. – Граф нервно плеснул вина. Разговор определенно давался ему нелегко.
- Граф…
- Что, « Граф»? - бокал со звоном разлетелся о сундук. – Ваш сеньор устал быть владельцем бумажного графства, а герцог обещает вернуть Арманьяк из владений короны. И не смотрите на меня так, шевалье. Вы вправе отказаться. Я даже не сочту это обидой, ведь нас все равно ждет Гревская площадь…
Всадник размеренно качался в седле, в такт немудренному ритму конского шага. До Парижа полторы сотни лиг. Путь неблизкий. И опасный. Нет, шевалье официальных властей не боялся. Все-таки, подорожная выписанная самим герцогом многое решала. Конде пытался отказать, из-за вполне понятной боязни. Но куда уж голой пяткой да супротив карабели казачьей, в бою со знатного магната снятой? Вот и сник Энгиенский, да выписал со всем прилежанием. Жаль, отвертеться никак не свезло. Не та планида. Ведь, если что человек накрепко в голову вбил, да заради этого готов по душам невинным идти, от того и семь характерников не отведут. Проще сразу засапожник под ребро, да в ерик свалить, зе5млицею присыпав.
А принц, на вид даже парень решительный. Вот кого в гетманы бы…. Тот бы за реестр с пшеками не бился бы, силы казачьи за понюх табаку расстрачивая. До Варшавы бы дошли. А то и дальше… Шевалье мечтательно зажмурился, вспоминая варшавские шинки, где довелось попировать не единожды. Здесь не то. Долгая война выела землю, что немаков, что жабоедов…
- Стойяяять! – рявкнули вдруг над самым ухом, и на узкую дорогу с двух сторон упало два деревца, перегораживая путь. Преграда-то, плевая. Для казака тем более, но вот за ней встали молодцы все как на подбор. Грязные, морды заросшие, глаза голодные. И фитили на трех ружьях тлеют.
Накаркал, бисова дытына. Вот с чего шлях до города Парижа опасным посчитал. Разбойники. Грабить будут. Пытаться. Удачи им. Целую телегу, а то и две. Пня нет, но и конская шея подойдет. Главное-то, слова знать, а не что да как. Фесько, старые люди говаривали, вообще с места перекидываться мог. Да не в серого зверя, а в лютого. Но он-то Феську не ровня, дай, Боже, чтоб получилось….
- На море на Окиане, на острове на Буяне, на полой поляне… - быстро-быстро зашептал шевалье слова заветного заговора, что годков в 11 испробовал первый раз. - Светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый…
- Чего шепчешь? - заржал самый большой из разбойников, одетый в рваный камзол с чужого плеча. – Рановато молиться начал! Успеешь еще, как от нас босиком пойдешь!
- Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской! – Последние слова уже воем звериным вышли, когда вдруг на разбойников, прямо из седла кинулся огромный волк, глупою шуткою, обряженный в колет и остатки штанов. Конь дернулся в одну сторону, волк в другую. Разбойники порскнули перепуганными мышами, кота увидевшими. Грохнул заполошный выстрел, уйдя в никуда….
- Стервецы какие. – Злобно ругался де Бобриньяк. – Все порты засрали, выродки рода человеческого! Грабить не умеешь, так хоть в дупу чопик забивай. Вам хорошо… - пнул он предводителя, что так и умер с глупой ухмылкой на лице. – А мне или стирать, или нитку с иголкой в руки брать. А я ведь ни того, ни того, ой как не люблю! Вот же выблядки! Еще и денег с собой не носят. Ну что за народ пошел, Господи, за ногу его ,да об стену….
Париж встретил гостя неприветливо. Грязь на улицах, вонь выгребных канав, вопли черни. Но ежа голым дупем напугать трудно. Что уж говорить про казака?
Плана, естественно не было никакого. Граф не был частым гостем в Париже, не говоря уж о Лувре, а принц благоразумно отстранился, ограничив свое участие внушительным кошелем, в котором было ровным счетом 300 луидоров. Сумма та еще. Антуана грызло острое желание бросить все, да вернуться на Украйну. На пару сел хватило бы кожаного мешочка. И внукам осталось бы. Останавливало только то, что это было задатком. Одной десятой. Может, и меньше. Да и обещал ведь, хоть крест и не целовал.
Казак побродил по узким улицам, чуть не заблудился в каменном лабиринте, пожевал сухую булку, распугал «волчьей пастью» шайку бандитов, решивших поживиться чем, с приезжего. И, плюнув на скрытность, решил идти напролом. Поминутно переспрашивая дорогу, к вечеру все же выбрался из паутины улиц и переулков к Лувру. Королевская резиденция. Вот она, перед глазами.
- Да… - Только и протянул шевалье. В этой домине, что казалась сложенной нерадивым, а то и в дымину пьяным великаном из сотен чурок, только кого-то искать.
Де Бобриньяк чихнул. Хорошо так, с переливом. И нюх волчий не помощник тут. Слишком вони много. Да уверен ли ты, Антоха, что получится пройти тут? Это ведь не епископ, какой, и даже не князь. Охраны не в пример. Да и король домосед отъявленный, ни на охоту, ни в город. А полюбовницы сами в покои бегут. Хоть и тех не особо привечает. А если и рискнет из дворца выбраться, то кортеж такой, что и десяток характерников не справятся
Ты, казаче, конечно, можешь в самое пекло нырнуть, да ухватить черта за хвост…. Но время ли?
Бесцельно шатаясь по городу, де Бобриньяк так и не мог ничего выдумать. Такого, чтоб с перчиком да огоньком. И чтобы дупу с хвостом унести…
Рядом хлопнул мушкет. Куда-то пробежала толпа горожан, азартно размахивающих алебардами.
- В кварталах Веррери трех гвардейцев королевских вчерась зарезали, - сказал молочник, прислонившийся к стене передохнуть. – А сегодня, вишь ты, уже живорезов нашли. Не спит наш бальи, дело делает! В Шатле их, бранлери, а потом и на Гревскую свезти, народ потешить
- Ага. Народ потешить… - Задумчиво протянул де Бобриньяк, а ноги сами несли к неприметной лавочке парой кварталов выше. Где на прилавке лежала пара ружей османской работы. Нарезной ствол, колесцовый замок, даже мушка с целиком есть, чего на местных «карамультуках» днем с огнем не сыщешь…
Выезд короля был на удивление скромен, как подменили его. Из центральных ворот прогарцевала полурота гвардейцев, следом выкатилась карета, запряженная четвериком, с двумя слугами на запятках, да проскакала следом вторая полурота, красуясь перед местными красавицами разноцветьем одеж да выправкой.
Король изволил отправиться на театральное представление. Которое давали в замке Шантийи. Резиденции принца Конде. Вот где Судьбы улыбка. Или ухмылка. А по приезду в замок Людовику надо пройти сорок шагов от кареты до входа.
"Облачусь пеленой Христа, кожа моя - панцирь железный, кровь - руда крепкая, кость - меч булатный. Быстрее стрелы, зорче сокола. Броня на меня. Господь во мне. Аминь". – Вспоминались слова старинной молитвы, когда на выходе с чердака втыкал в порог ножи. Чтоб после дела, уйти кувырком вниз, оказавшись в конце скрипучей лестницы уже в волчьем обличии. Ружья можно и тут оставить. Хоть и плачено за них золотом, но в кошеле, что старательно в лесу припрятан, еще на пару десятков хватит. И остальное бросить можно. Того остального-то, кот наплакал. Два плаща да ножи. Перекидывался-то ведь, и сюда волчьим ходом пробирался.
Ничего. Два выстрела есть. На большее времени не хватит, как не спеши. Попробуй молотком быстро переснарядить, ага. И за то хвалу Богородице вознести надо, что хоть так получилось, да нашлась неприметная пристроечка шагах в ста от парадного входа. А то ведь, может и пришлось бы по лабиринтам замковым носится, с языком на перевес.
А в пристроечке хорошо. Тихо, даже сторож почти не воняет. Воняет тут, конечно, странно как-то, но это голуби, похоже. Их тут полно, да срут безбожно на все подряд. Да эта беда и не беда вовсе, у окошка слухового лег, плащиком укрылся, да хай серут на него хоть коровы. Которые тоже летать мастера. Только ночью и невысоко.
Есть! Кавалькада прибыла. Расталкивая столпившихся зевак, гвардейцы образовали коридор, по коему прошествовал Людовик XIII, заядлый театрал. Король улыбался хозяевам, приветственно вскинул руку…
В тесноте чердака выстрел показался оглушительным. Пуля сбила парик с монаршьей головы, выдрав несколько прядей. Карабин в сторону, подхватить второй, с заранее взведенным замком, приклад к плечу, поймать прицелом ничего не понимающего короля, спустить курок. Людовик упал. Короля тут же заслонила телами наконец-то, пришедшая в себя охрана…
И тут мир взорвался, окутав пламенем де Бобриньяка. Взрыв подхватил растерявшегося казака и вышвырнул его прочь. Земля оказалась на удивление твердой…
Холодная волна окатил с ног до головы. Де Бобриньяк с трудом поднял пудовую голову, пытаясь отряхнуться от воды.
- Приветствую в моей скромной обители! – Дружелюбно поздоровался с шевалье принц Конде. – Приношу извинения за подобный прием! Но что поделаешь, кому сейчас легко. – И сожалеющее развел руками.
- Агрх… - То ли простонал, то ли зарычал шевалье, пытаясь собраться с мыслями. Он висел на подобии креста, тщательно закованный. Явно подземелье. Вокруг темень и мокрый, даже на вид, кирпич старинной кладки. И никого в комнате. Только он и герцог Энгиенский
- Именно, мон шер, именно! – Принц казался воплощением любезности. Если была такая богиня у греков. – Не пытайтесь разорвать оковы. Чистое серебро. Оно ведь, правда, хорошо против оборотней?
Герцог засмеялся, закинув голову. – Вы правы, мой дорогой Бисклаверт! Ваш покровитель с огромным облегчением вас предал. Даже не пришлось ему ничего обещать. Так, разве что по пустякам.
Конде склонился над пленником, доверительно шепча: - И ваш общий секрет он рассказал, с не меньшим удовольствием! А оборотни, как мне сообщил любезный капитан Швальбе, ужасно предсказуемы. Ведь триста луидоров и взорванный сарай, не такая уж большая цена.
Так что, советую вам, милейший Бисклаверт повисеть и помолится. А мы пока решим, кто более выгоден стране – живой австрийский шпион, или все же, мертвый османский убийца.
Уже выходя, принц сказал через плечо. – Сказать честно, Антуан, я восхищен вашей сообразительностью. До сих пор никто не отстреливал королей из ружья как незадачливых куропаток на охоте. Пусть даже ухлопав двойника. Вы первооткрыватель новой эры, не считая, конечно того простака, что неудачно палил в адмирала Колиньи.
Хлопнула тяжелая дверь, отрезав от мира.
Антуан долго вслушивался. Тишина. Только капель где-то за стеной да шуршание крыс. Глаза сами собой закрылись, утягивая в бездну спасительного сна…
Сна, где сидел на завалинке возле свежевыбеленной хаты старый Панько, с тоскою глядючи на внука.
-Щож ты, онучку дозволыв наробыти? Зовсим гроши зир застылы? Да що вже зробышь… Усе пам’ятаешь?
Антоха, что был сейчас совсем еще ребенком, кивнул. Помнил он все отлично. Не та наука, чтобы забывать…
- Ось и добре, ось так и робы, бо закатують тебе ци тварюкы! Йды сюды, тильки швиденько…
Зашедший утром тюремщик, принесший небогатый завтрак нашел только пустые кандалы, да несколько волчьих шерстинок. А на далеком погосте, где-то на Полтавщине добавилась свежая могила….
Не спалось сегодня. Что-то тягостно на душе было, как будто не вчера только проповедь читал, о недопущении уныния в час сей трудный... «Старею»,- мелькнула мысль. Епископ поднял глаза на распятие, висящее на столбе посреди палатки. Иисус был строг и задумчив. И молчалив. Как обычно, впрочем. У него на глазах могли резать сотнями благочестивых христиан, а на небе даже облачка не появилось бы, что за знамение принять можно.
Впрочем, лучше не думать о подобном. Неисповедимы пути Господни. А опасные мысли могут привести к беде…
Полог шевельнулся, как будто сквозняком потянуло. Епископ сел на кровати, напряженно вглядываясь в темноту. Крысы? Может быть. Но лучше позвать служку, пусть светом разгонит окружившую темень. Священник не успел. Что-то черное метнулось к нему через всю палатку. И боль, что острее любого кинжала полоснула по горлу. В последний миг, епископ Нюрнбергский только и успел, как ощутить под ладонью густую шерсть…
В последний раз поймать влажным носом тягучий лесной воздух, с наслаждением клацнуть зубами, ловя надоевшую блоху, прыгнуть через пень, чувствуя, как перекручивает тело, за краткий миг полета… И приземлится уже не на лапы, а на руки, перекатом встав на ноги.
Человек вздрогнул от холода. Как всегда тот пришел неожиданно, укусив за голые плечи. Предрассветный лес укутывал промозглым туманом. Пока не замерз к чертям свинячим, нужно достать из захоронки тючок с одеждой. Ну и одеться, конечно. И не забыть выдернуть из трухлявого пня два ножа,
Все, вроде бы готов. Главное, на месте подорожная и кошель, приятно звенящий десятком талеров. Да и два венгерских дуката добавляли мелодичности. А то ведь до Швандорфа не один день пути, и не один постоялый двор. С голоду, конечно, умереть сложновато. Человек улыбнулся щербатым ртом, пригладил белобрысые вихры, никак не желавшие лежать в принятом в здешних местах порядке. Свистнул сквозь выбитый в давней драке зуб. Неслышно переступая замотанными тряпками копытами, из-за кустов вышел конь, недоверчиво фыркнул.
- Ну, здравствуй, Серко! – погладил его по морде человек. – Смотрю, совсем привык, что хозяин твой не совсем хозяин.
Серко потерся о плечо, выпрашивая чего-нибудь вкусного. Не зря же он всю ночь дрожал от страха, когда хозяин куда-то пропал, а на его месте появилось мохнатое страшилище. А потом, то же самое страшилище прибежало, и вдруг стало хозяином. Добрым и любимым.
- Держи, хороший мой! – мягкие губы осторожно сняли кусок сухаря с ладони.
Белобрысый взлетел в седло, не коснувшись стремян. – Ну что, поехали? Нас ждут. А любой клинок просто обязан возвращаться в ножны. Непреложный жизненный закон. А мы с тобою, мон шер, не просто клинок, а Лезвие Судьбы, ежели штилем высоким изъясняться, как нынешние трубадуры и прочие певуны ртом любят…
- А вот это – наш лучший! – граф д’Арманьяк указал на невысокого дворянина. – Шевалье Антуан де Бобриньяк. Нынче я, набравшись смелости пригласил его в наш шатер, дабы вы узрели истинных рыцарей нынешней войны.
Герцог Энгиенский доброжелательно присмотрелся. Самый обыкновенный вояка. Разве что, непривычная рукоять,торчащая наискось над правым плечом, но воинская дорога предполагает трофеи… И много чего можно найти по солдатским мешкам.
- Прозвище у него – Бисклаверт. – продолжил граф. – Вполне заслуженное, кстати.
- Даже так? - удивился генералиссимус.
-Именно! Антуан, продемонстрируйте, окажите любезность нашему повелителю.
Так и молчавший все время шевалье потянул из-за спины короткий клинок. Принцу он показался, похожим на укороченный фальчион. С кучей выступов на елмани, разбросанных безо всякого порядка.
- Господа, разъясните суть! – сказал герцог, явно заинтересованный загадочным оружием.
– Если этой штукой ударить протестанта в горло, то на вид будет похоже, как будто ему волк кусок выдрал. - Голос шевалье оказался ему под стать. Чуть хрипловатым и несколько надтреснутым, что ли. И сквозил непонятный акцент в речи….
- Только протестанта? – герцог и не заметил, как вытащил надушенный платок. В воздухе завеяло чем-то нехорошим, и рука сам нашла верный путь.
- Я получаю талеры от французов. – Пожал плечами странный дворянин. – А среди них католиков больше. Хотя, особой разницы в вере будущего трупа не вижу.
-Так вы – наемник, шевалье?! - Удивление генералиссимуса было почти искренним. Обычно наемники не признавались в своей продажности столь открыто. – А как же прекрасная Франция? Вы же из Гаскони, если я верно понимаю?
- Почти! – улыбка шевалье оказалось такой же неприятной, как и его оружие. – Моя Гасконь за тысячи лиг отсюда.
-Даже так?
-Именно, мой герцог! – шевалье склонился в поклоне. – Прошу простить меня за нарушение правил этикета, но я вынужден откланяться. – И вышел из шатра.
- Нахал! – Герцог едва мог сдержать негодование. – Так разговаривать со мной?! С Принцем Франции?! Граф, какого Дьявола ваши люди позволяют себе такое?! Кто он вообще, такой, чтобы дерзить?!
д’Арманьяк терпеливо выдержал гнев второго человека в государстве.
- Мой принц, прошу вас не делать скорых выводов. Шевалье имеет право на некоторую дерзость в речах..
-Некоторую?! – Взорвался герцог. – Это же прямое оскорбление Франции!
- Он незаменим. – Граф ловко выдернул пробку и наполнил бокалы .
-Незаменимых не бывает! – обиженный герцог был категоричен.
-Бывают. Кстати, прошу вас испробовать! – Маркиз протянул бокал. – Кое-что новенькое из моих подвалов. Ставлю,знаете ли опыты над благородной лозой. Многие говорят,что недурно выходит.
- Они правы, черт вас побери, маркиз! – Принц по заслугам оценил напиток. - Но вот этот ваш гасконец... Оставляет поистине странное послевкусие.
-А что до шевалье… - продолжил граф, - Принц, вы знаете многих людей, способных в одиночку пройти через четыре кольца охраны? И сделать все, что нужно для торжества пресвятой католической церкви.
Герцог поставил бокал на столик заваленный картами. – Если быть откровенным, то не знаю.
-Так вот, а де Бобриньяк может. За что и пользуется многими привилегиями. Кстати, Нюрнберг нуждается в новом духовном лице для окоромления прихожан. Прежнего епископа заели волки. Прямо в палатке, посреди лагеря проклятых еретиков.
- И, все -таки, маркиз, будьте любезны передайте столь доблестному шевалье вот это. – Герцог стянул с пальца перстень с небольшим зеленым камнем. Вроде бы даже изумрудом. – Пусть у него останутся о нашем знакомстве только хорошие воспоминания.
- Сочту за честь, мессир! – граф поклонился.
- Кстати, если сей шевалье, столь ловок, то не мог бы он оказать мне одну маленькую услугу?
Шевалье, после ухода из командирской палатки, не пройдя и сотни шагов, завалился под куст, не забыв выудить из заплечного мешка бутылку. Граф раздаривает вино своей выделки направо и налево. Ну, умный выпить предложит и только дурак откажется.
«Бисклаверт», надо же…. Вот какие слухи за спиной ходят. Ничего удивительного. Удар «волчьей пасти» действительно похож для несведущего, на волчий укус. Ради схожести и таскает эту дуру на спине. А местным дай волю, так сразу произведут в легендарные герои… Антуан хрипло засмеялся и отхлебнул «арманяковки», как про себя звал графское пойло.
А что, не так уж плохо. И вино, и вообще. Пусть за глаза зовут в честь рыцаря-оборотня, чем пытаются докопаться до истины. Не стоит им многого знать. Хоть и священник, приставленный к отряду весьма толков, но кто знает, что может взбрести в голову иезуитского выкормыша? Еще и чеха по рождению. Как его там, Мартин Байцер, что ли? Или Марьян? Да это не важно, в общем-то.
Лучше перебдеть, чем недобдеть, как говаривал в далеком детстве дед, пыхая коротенькой носогрейкой. Старый Рудый Панько, как ты там, на Украйне? Все сидишь под вишней, да рассказываешь байки заезжим гостям? Или на пару, с химородником Феськом, в степи учишь молодых казачат запретному? Оборачиваться волком или вороном, да по запаху трав узнавать будущее. Свое и чужое. А может, стоят они в грудь в быстрой реке, и вода ее смывает детство вместе с именами, даруя новые?
Все может быть…. Тоска сдавила грудь. Захотелось завыть, распугав лошадей. Да и местные разбегутся. Подумав о товарищах по оружию, Антуан с трудом сдержал смех, рвущийся наружу. Да какой он к бесу, Антуан де Бобриньяк? И какие товарищи? Пока платят – он с ними. А если предложат больше, то уйдет от жабоедов куда угодно. Хоть к немчуре, хоть к гишпанцам. Еретики одним миром мазаны. А лучше всего, плюнуть на все, да вернуться на Сечь, найти полковника Носковского, да уши ему отрезать. За то, что затащил в неведомые дали, где «лыцарей степовых» обманули как детей малых, поманив платой высокой…
Ну, то ладно, что было, то быльем поросло. Сейчас же нужно опять стать не Антохой Бобренко, в прошлом казаком - характерником, а шевалье Антуаном де Бобриньяком, тенью графа для особых дел. А у д’Арманьяка каждое дело особое. Д’Арманьяк явно метит в Маршалы Франции. А там, может и выше пролезет, чем черт не шутит. Наниматель тот еще жучина…
Вызвали к командиру как обычно, неожиданно. Прибежал взмыленный слуга и огоршил вестью о том, что нужно все бросать и скорой рысью выдвигаться в шатер д’Арманьяка. Де Бобриньяк молча перевернул в костер котелок с немудреным ужином. При всех своих недостатках, сеньор жадным не был, и всегда можно было рассчитывать перекусить отнюдь не кашей.
Полог с шорохом отошел в сторону, снова сомкнувшись за спиной.
- Приветствую, граф! – Обгрызающий фазанью ножку д’Арманьяк, приглашающее кивнул на свободные стул.
- И вам доброго вечера, мой любезный Бисклаверт! Присаживайтесь, да угощайтесь, чем Бог послал!
Шевалье не заставил себя долго ждать, и, примостившись на шаткий стул, сноровисто отломал у фазана вторую ножку, хрустящую зажаренной корочкой. А потом и бокалу «арманьяковки» место в брюхе нашлось, да и второй поместился.
Наконец, начальник и подчиненный одновременно отвалились от стола, поглаживая набитые животы.
- Вот спасибо вам, граф! Угостили на славу!
- Как я могу не угостить своего верного вассала, мон шер? – Маркиз вытер лоснящиеся губы платком и шыврнул его под стол. – Верно, гадаете, зачем я приказал вас позвать?
- Не без этого! – согласился де Бобриньяк. – Воинская служба отучает верить в хорошие чудеса, ну и бесплатный сыр в мышеловке.
- Ха! – засмеялся граф. – Вам напомнить, историю нашего знакомства?И кого я отбил у толпы пейзан? Или все же не стоит говорить своему сеньору о мышеловке, совершенно добровольно залезши в нее? Да и Антуан, вы ко мне несправедливы!
Шевалье насторожился.
- Вы где-нибудь видели мышеловку, в которой кормят фазанами? – продолжил со смехом граф.
- Из каждого правила есть исключения! - Теперь уже Бобриньяк улыбнулся.
-Ну, так вот. – Резко посерьезнел граф. – Перейдем к делу. Сперва, закончим с приятными, - он подал шевалье перстень. – Вам его просил передать герцог Энгиенский, с наилучшими пожеланиями.
- Я польщен. – Перстень перекочевал под потрепанный колет. – И снова вспоминаю о сыре.
- Верно, делаете, шевалье. Наш герцог устал быть только принцем…
- Даже так? - Антуан не удивился. Предательство и коварство у жабоедов в крови. Куда там до них татарам и туркам… Бобриняк мысленно чертыхнулся. – И?
-Вот именно, мой верный шевалье. На пути у него – наш музыкант и балерун, которому слепое Провидение подарило корону нашей благословенной Франции. – Граф нервно плеснул вина. Разговор определенно давался ему нелегко.
- Граф…
- Что, « Граф»? - бокал со звоном разлетелся о сундук. – Ваш сеньор устал быть владельцем бумажного графства, а герцог обещает вернуть Арманьяк из владений короны. И не смотрите на меня так, шевалье. Вы вправе отказаться. Я даже не сочту это обидой, ведь нас все равно ждет Гревская площадь…
Всадник размеренно качался в седле, в такт немудренному ритму конского шага. До Парижа полторы сотни лиг. Путь неблизкий. И опасный. Нет, шевалье официальных властей не боялся. Все-таки, подорожная выписанная самим герцогом многое решала. Конде пытался отказать, из-за вполне понятной боязни. Но куда уж голой пяткой да супротив карабели казачьей, в бою со знатного магната снятой? Вот и сник Энгиенский, да выписал со всем прилежанием. Жаль, отвертеться никак не свезло. Не та планида. Ведь, если что человек накрепко в голову вбил, да заради этого готов по душам невинным идти, от того и семь характерников не отведут. Проще сразу засапожник под ребро, да в ерик свалить, зе5млицею присыпав.
А принц, на вид даже парень решительный. Вот кого в гетманы бы…. Тот бы за реестр с пшеками не бился бы, силы казачьи за понюх табаку расстрачивая. До Варшавы бы дошли. А то и дальше… Шевалье мечтательно зажмурился, вспоминая варшавские шинки, где довелось попировать не единожды. Здесь не то. Долгая война выела землю, что немаков, что жабоедов…
- Стойяяять! – рявкнули вдруг над самым ухом, и на узкую дорогу с двух сторон упало два деревца, перегораживая путь. Преграда-то, плевая. Для казака тем более, но вот за ней встали молодцы все как на подбор. Грязные, морды заросшие, глаза голодные. И фитили на трех ружьях тлеют.
Накаркал, бисова дытына. Вот с чего шлях до города Парижа опасным посчитал. Разбойники. Грабить будут. Пытаться. Удачи им. Целую телегу, а то и две. Пня нет, но и конская шея подойдет. Главное-то, слова знать, а не что да как. Фесько, старые люди говаривали, вообще с места перекидываться мог. Да не в серого зверя, а в лютого. Но он-то Феську не ровня, дай, Боже, чтоб получилось….
- На море на Окиане, на острове на Буяне, на полой поляне… - быстро-быстро зашептал шевалье слова заветного заговора, что годков в 11 испробовал первый раз. - Светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый…
- Чего шепчешь? - заржал самый большой из разбойников, одетый в рваный камзол с чужого плеча. – Рановато молиться начал! Успеешь еще, как от нас босиком пойдешь!
- Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской! – Последние слова уже воем звериным вышли, когда вдруг на разбойников, прямо из седла кинулся огромный волк, глупою шуткою, обряженный в колет и остатки штанов. Конь дернулся в одну сторону, волк в другую. Разбойники порскнули перепуганными мышами, кота увидевшими. Грохнул заполошный выстрел, уйдя в никуда….
- Стервецы какие. – Злобно ругался де Бобриньяк. – Все порты засрали, выродки рода человеческого! Грабить не умеешь, так хоть в дупу чопик забивай. Вам хорошо… - пнул он предводителя, что так и умер с глупой ухмылкой на лице. – А мне или стирать, или нитку с иголкой в руки брать. А я ведь ни того, ни того, ой как не люблю! Вот же выблядки! Еще и денег с собой не носят. Ну что за народ пошел, Господи, за ногу его ,да об стену….
Париж встретил гостя неприветливо. Грязь на улицах, вонь выгребных канав, вопли черни. Но ежа голым дупем напугать трудно. Что уж говорить про казака?
Плана, естественно не было никакого. Граф не был частым гостем в Париже, не говоря уж о Лувре, а принц благоразумно отстранился, ограничив свое участие внушительным кошелем, в котором было ровным счетом 300 луидоров. Сумма та еще. Антуана грызло острое желание бросить все, да вернуться на Украйну. На пару сел хватило бы кожаного мешочка. И внукам осталось бы. Останавливало только то, что это было задатком. Одной десятой. Может, и меньше. Да и обещал ведь, хоть крест и не целовал.
Казак побродил по узким улицам, чуть не заблудился в каменном лабиринте, пожевал сухую булку, распугал «волчьей пастью» шайку бандитов, решивших поживиться чем, с приезжего. И, плюнув на скрытность, решил идти напролом. Поминутно переспрашивая дорогу, к вечеру все же выбрался из паутины улиц и переулков к Лувру. Королевская резиденция. Вот она, перед глазами.
- Да… - Только и протянул шевалье. В этой домине, что казалась сложенной нерадивым, а то и в дымину пьяным великаном из сотен чурок, только кого-то искать.
Де Бобриньяк чихнул. Хорошо так, с переливом. И нюх волчий не помощник тут. Слишком вони много. Да уверен ли ты, Антоха, что получится пройти тут? Это ведь не епископ, какой, и даже не князь. Охраны не в пример. Да и король домосед отъявленный, ни на охоту, ни в город. А полюбовницы сами в покои бегут. Хоть и тех не особо привечает. А если и рискнет из дворца выбраться, то кортеж такой, что и десяток характерников не справятся
Ты, казаче, конечно, можешь в самое пекло нырнуть, да ухватить черта за хвост…. Но время ли?
Бесцельно шатаясь по городу, де Бобриньяк так и не мог ничего выдумать. Такого, чтоб с перчиком да огоньком. И чтобы дупу с хвостом унести…
Рядом хлопнул мушкет. Куда-то пробежала толпа горожан, азартно размахивающих алебардами.
- В кварталах Веррери трех гвардейцев королевских вчерась зарезали, - сказал молочник, прислонившийся к стене передохнуть. – А сегодня, вишь ты, уже живорезов нашли. Не спит наш бальи, дело делает! В Шатле их, бранлери, а потом и на Гревскую свезти, народ потешить
- Ага. Народ потешить… - Задумчиво протянул де Бобриньяк, а ноги сами несли к неприметной лавочке парой кварталов выше. Где на прилавке лежала пара ружей османской работы. Нарезной ствол, колесцовый замок, даже мушка с целиком есть, чего на местных «карамультуках» днем с огнем не сыщешь…
Выезд короля был на удивление скромен, как подменили его. Из центральных ворот прогарцевала полурота гвардейцев, следом выкатилась карета, запряженная четвериком, с двумя слугами на запятках, да проскакала следом вторая полурота, красуясь перед местными красавицами разноцветьем одеж да выправкой.
Король изволил отправиться на театральное представление. Которое давали в замке Шантийи. Резиденции принца Конде. Вот где Судьбы улыбка. Или ухмылка. А по приезду в замок Людовику надо пройти сорок шагов от кареты до входа.
"Облачусь пеленой Христа, кожа моя - панцирь железный, кровь - руда крепкая, кость - меч булатный. Быстрее стрелы, зорче сокола. Броня на меня. Господь во мне. Аминь". – Вспоминались слова старинной молитвы, когда на выходе с чердака втыкал в порог ножи. Чтоб после дела, уйти кувырком вниз, оказавшись в конце скрипучей лестницы уже в волчьем обличии. Ружья можно и тут оставить. Хоть и плачено за них золотом, но в кошеле, что старательно в лесу припрятан, еще на пару десятков хватит. И остальное бросить можно. Того остального-то, кот наплакал. Два плаща да ножи. Перекидывался-то ведь, и сюда волчьим ходом пробирался.
Ничего. Два выстрела есть. На большее времени не хватит, как не спеши. Попробуй молотком быстро переснарядить, ага. И за то хвалу Богородице вознести надо, что хоть так получилось, да нашлась неприметная пристроечка шагах в ста от парадного входа. А то ведь, может и пришлось бы по лабиринтам замковым носится, с языком на перевес.
А в пристроечке хорошо. Тихо, даже сторож почти не воняет. Воняет тут, конечно, странно как-то, но это голуби, похоже. Их тут полно, да срут безбожно на все подряд. Да эта беда и не беда вовсе, у окошка слухового лег, плащиком укрылся, да хай серут на него хоть коровы. Которые тоже летать мастера. Только ночью и невысоко.
Есть! Кавалькада прибыла. Расталкивая столпившихся зевак, гвардейцы образовали коридор, по коему прошествовал Людовик XIII, заядлый театрал. Король улыбался хозяевам, приветственно вскинул руку…
В тесноте чердака выстрел показался оглушительным. Пуля сбила парик с монаршьей головы, выдрав несколько прядей. Карабин в сторону, подхватить второй, с заранее взведенным замком, приклад к плечу, поймать прицелом ничего не понимающего короля, спустить курок. Людовик упал. Короля тут же заслонила телами наконец-то, пришедшая в себя охрана…
И тут мир взорвался, окутав пламенем де Бобриньяка. Взрыв подхватил растерявшегося казака и вышвырнул его прочь. Земля оказалась на удивление твердой…
Холодная волна окатил с ног до головы. Де Бобриньяк с трудом поднял пудовую голову, пытаясь отряхнуться от воды.
- Приветствую в моей скромной обители! – Дружелюбно поздоровался с шевалье принц Конде. – Приношу извинения за подобный прием! Но что поделаешь, кому сейчас легко. – И сожалеющее развел руками.
- Агрх… - То ли простонал, то ли зарычал шевалье, пытаясь собраться с мыслями. Он висел на подобии креста, тщательно закованный. Явно подземелье. Вокруг темень и мокрый, даже на вид, кирпич старинной кладки. И никого в комнате. Только он и герцог Энгиенский
- Именно, мон шер, именно! – Принц казался воплощением любезности. Если была такая богиня у греков. – Не пытайтесь разорвать оковы. Чистое серебро. Оно ведь, правда, хорошо против оборотней?
Герцог засмеялся, закинув голову. – Вы правы, мой дорогой Бисклаверт! Ваш покровитель с огромным облегчением вас предал. Даже не пришлось ему ничего обещать. Так, разве что по пустякам.
Конде склонился над пленником, доверительно шепча: - И ваш общий секрет он рассказал, с не меньшим удовольствием! А оборотни, как мне сообщил любезный капитан Швальбе, ужасно предсказуемы. Ведь триста луидоров и взорванный сарай, не такая уж большая цена.
Так что, советую вам, милейший Бисклаверт повисеть и помолится. А мы пока решим, кто более выгоден стране – живой австрийский шпион, или все же, мертвый османский убийца.
Уже выходя, принц сказал через плечо. – Сказать честно, Антуан, я восхищен вашей сообразительностью. До сих пор никто не отстреливал королей из ружья как незадачливых куропаток на охоте. Пусть даже ухлопав двойника. Вы первооткрыватель новой эры, не считая, конечно того простака, что неудачно палил в адмирала Колиньи.
Хлопнула тяжелая дверь, отрезав от мира.
Антуан долго вслушивался. Тишина. Только капель где-то за стеной да шуршание крыс. Глаза сами собой закрылись, утягивая в бездну спасительного сна…
Сна, где сидел на завалинке возле свежевыбеленной хаты старый Панько, с тоскою глядючи на внука.
-Щож ты, онучку дозволыв наробыти? Зовсим гроши зир застылы? Да що вже зробышь… Усе пам’ятаешь?
Антоха, что был сейчас совсем еще ребенком, кивнул. Помнил он все отлично. Не та наука, чтобы забывать…
- Ось и добре, ось так и робы, бо закатують тебе ци тварюкы! Йды сюды, тильки швиденько…
Зашедший утром тюремщик, принесший небогатый завтрак нашел только пустые кандалы, да несколько волчьих шерстинок. А на далеком погосте, где-то на Полтавщине добавилась свежая могила….
Химородники
- Вот тут-то нам и конец придет, братья… - положил ладонь на рукоять карабели Старый. – Осоку подпалят, и все, как кабанчики поджаримся…
Опытный воин отлично понимал, что не дадут его малому отряду вырваться. Да пронестись лавой раскидистой, роняя метелки весенних цветов, что делают степь подобной ковру персидскому…
- А если? - горячился Армен, из черкесов который, что прибился к куреню два лета тому назад. – Нэ для того мы их рэзали, чтоб сгореть! Сабли есть, пистолеты есть, ружья есть! Рванем, да?! Кто успел – джигит, кто нэт – мертвый джигит.
- Нет. – Отрезал Старый.
- Ждем. Пока ветра нет, татарва не рискнет, а там, если промысел Божий на то будет, и дождь пойдет.… А за дождем – туман, а за туманом…
- Бабы с сиськами! И горилки таз! – засмеялся в голос кто-то из молодых.
Старый тоже ухмыльнулся в усы. Пока про баб помнят – живые.
- Эй, шайтанье отродье, не стреляй! – заорал дюжий татарин в потрепанном малахае, вздернутом на затылок. – Разговор есть! И, видно, нисколько не боясь засевших в невеликом болотце казаков, огрел коника нагайкой, ускоряя его рысь.
- Поговорим? – задумчиво качнул тяжелый пистоль куренной. – Или того? – И, решившись, положил его на кочку. – Ежели что, Антоха Бобер старшой, за ним Василь, а там, как Бог положит.
Не торопясь раздвинул острые стебли, и пошел навстречу татарину, спрыгнувшему с коня, и машущему обеими руками, что мол, неоружный, как положено.
- Ну и чего морда твоя басурманская хочет? - тяжелый взгляд поймал глаза врага и не отпускал, заставляя бледнеть.
- Да вот, шакалы, разговор есть, - стряхнул оцепенение татарин.– Нас две сотни здесь, и еще две подойдут к вечеру. А вас сколько? 20?
- Четырнадцать. – Усмехнулся Старый, - Что, от страха глаза велики? И не бреши про две сотни. Считать с детства приучены. Без малого сотня. Зачем врешь-то?
- Шайтан попутал. – Ощерился переговорщик. – Ну, сколько есть, все наши. А твои все тут и останутся. Как бы глаза не отводили. И ты это знаешь. Если мы не найдем один ответ на один вопрос. Чтобы всем хорошо стало. И вам, и нам. И Христу, и Аллаху…
- И что за вопрос?
- Что делает полсотни крылатых гусар в Диком Поле. И что они везут с собой. И почему среди них несколько разряженных как петухи фрягов. – татарин сбросил маску шута.
- Тогда позволь и вопрос к тебе, морда басурманская.
- Повторяешься, шакал!
- Ты тоже. – И воины громко засмеялись, показалось даже, что не вожаки сошлись, двух стай, готовые друг другу глотки рвать до последнего, а два приятеля давешних, что сошлись на пирушке, да времена былые вспоминают…
- Ну, так? - подбоченился казак. – Время идет, а кони у ляхов быстрые. Что такого может быть в нас, чтобы не только, грозиться оставить в живых, но и взять в долю…
- Такие дела, хлопцы. – Старый задумчиво потянул горький дымок «носогрейки». – Татарин предлагает здобыч пополам делить.
- Пополам? – Удивился Антоха Бобер. – Не бывает так. Нас 14, их без малого сотня. Не бывает такого.
- Про тебя прознали, козаче. – Усмехнулся в сивые усы Старый. – Басурманы шибко много чего знают. И кто я такой, и что за курва под атаманом нашим по ночам лежит. А еще они знают, что непростые люди фряги эти. Простые через степь не пойдут, дурных нема. А с непростыми, кто ж лучше тебя управиться сможет, а?
- Тоже верно… - Почесал затылок казак. – А здобыч какой?
- Эвона, ты как, еще исподнее не снял, а уже примеряешься. – Засмеялся Старый. – Хороший. На всех хватит. Да и внукам перепасть может….
Ни один добропорядочный человек не будет жить в этих местах! Голая, как тонзура, степь, прокаленная солнцем как в духовке, жара, сухая трава, от которой все тело зудит, не оставляя в покое даже ночью. И люди! Мерзкие и наглые порождения крыс и тараканов! Даже те, кого отрядили в конвой, были схожи более с разбойниками, хоть и искренне считали себя благородными. Грязные свиньи, не знакомые с куртуазностью…
И лишь воля Империи могла заставить его, барона фон Белов, покинуть родовой замок и прекрасную Австрию, и, уподобляясь кочевнику, скакать теперь по этой забытой Богом степи в окружении кучки земляков и полусотни негодяев, лишь волею Рока и чьей-то глупостью, ставших дворянами. Воля императора и карточный долг в полтысячи талеров. Империя обменяла долг на знание бароном московитского языка, доставшееся от далеких предков. Ну и сверху добавила, будем честными до конца хотя бы между собой.
- Ну что, как тебе груз? - Авангард был в паре лучных перестрелов от основного отряда. И можно было перекинуться парой слов, не боясь, что достигнут они ушей «груза», непривычного к такому обращению.
- Матка Бозка Ченстохова! - плюнул гусар, метко попав точнехонько в метелку ковыля, затрясшуюся от удара. – Давно не видел подобной сволоты! То им не то, то им не так. То сраку до кости сотрет кто, то, видите ли, в котле муха плавает. Богородицей клянусь, еще пару раз, и в морду кому дам! И какой обезумевшей курве пришло в голову, отправлять их через Дикое Поле?!Не проще ли бы было морем их отправить, а не тащить через Украйны, где на нас каждая собака саблю точит?! Точно говорю, щас пойду и вызову этого немака на двобой. И запорю его, к бесовой бабушке
- И этим получишь кучу неприятностей. – Ротмистр был невозмутим. Его, казалось, даже забавляло негодование товарища. – И Вишневецкие не поглядят, что ты шляхтич. Сорвешь магнатам такое выгодное дельце - враз смахнут голову. И не будет больше у меня такого замечательного друга Войтека, и никто не будет злобно брызгать ядом, болтаясь по Степи в соседнем седле.
- Рокош объявлю! – буркнул Войтек, не на шутку обидевшись. – Юзек, тебе бы все в смех обратить.
- Ты и так станешь посмешищем на всю Посполиту, если посмеешь проткнуть сего дворянина. Когда маеток твой спалят, а самого окунут в смолу и перья. А потом ткнут под ребро ножом. Ведь голову рубить столь замечательному петуху, не поднимется ни у кого рука. Лучше плюнь ихнему главному в котелок. – Неожиданно посоветовал командир. – Самое то будет для шляхтича, с вереницей благородных предков. А насчёт смеха – ну так, если все испытания, Господом нам посылаемые, встречать со злобой, то желчь скоро кончиться. И помрешь в корчах.
Лучше не злись, а стрельни-ка, во-о-н в тот куст. Сидит там-кто-то и уши вострит на очень тайный разговор двух шляхтичей.
Выстрел всколыхнул тревожно отряд, и ясновельможному пану Юзеку пришлось пришпоривать коня, и скакать успокаивать барона, объясняя, что никто на них не напал, а что стреляли – так ведь любой дворянин имеет право тешиться так как возжелает, не правда ли?
Бобренко, оставив сбродный отряд еще за полночь, ушел в балочку, укрывшись от любопытных звезд под завесой спутанных корней. Горький дым сгоревшего чернобыля смешался с кислотой пороховой гари, сизой струйкой растекаясь по земле…
Характерник с трудом выбрался из балки. Такие действа всегда выматывали сильнее хорошего боя. Но устал он вовсе не зря. На степь лег туман, густой настолько, что можно его на куски рубить отточенной саблей. И под покровом, которого, не только пластун, но последний татарин проползти может куда угодно. Ляхов брать порешили как заведено обычно было. Под первые солнечные лучи. По-тихому упокоить полусонных дозорных. И взять в ножи разоспавшихся под утро пшеков, залив кровушкою богатые палатки гусарии…
Тихо прошло. Как завсегда и бывало. Дай Бог, не в последний раз. Что может сотня с лишком ножей сделать пояснять смысла нету… Так, не вовремя ротмистр проснулся, почуяв дупой старого вояки неладное. Хватанул карабелю и начал, не глядя, полосовать, сумев в тесноте да темноте насмерть положить двух татар да казака.
Антоха никогда не любил вкус человеческой крови. Тяжелая она, на нос давит очень. А из разорванного горда крови обычно бывает не просто много, а очень много.… Но по-другому было не взять лихого ростмистра. Только серой змеей поднырнуть под беспощадный клинок, толкнуть грудью, ударить клыками с размаху. И отскочить в сторону от струи крови, бьющейся из разорванного горла…
- Ну, поздорову тебе, гость залетный, в шелк-злато разряженный! - Старый сидел посреди палатки, ласково глядя на валяющегося в ногах австрийца. – По-человечески можешь? Или шомпол в сраку загнать холодным концом вперед? Холодным, чтобы накаленный снаружи остался, и никто вытащить не смог. – Сразу же пояснил он сидящему тут же мурзе. Тот только головой мотнул, враз оценив полет мысли казака. – Ну, это так, чтобы мысли прояснить. Обычно сразу голосить начинают. Ну и песни петь по-нашему.
- Не думаю, что это так уж необходимо. – Подал вдруг голос связанный барон. – Слава Богу, и моим достопочтенным предкам, я неплохо понимаю ваши угрозы и без толмача.
-Ну, за такое самое время Богородице хвалу возносить! А то бумаг при тебе многое множество. – Продолжил есаул, поигрывая кинжалом. – И написаны они всякими буквицами непотребными. Шифры ваши поганые, разбирать нам не с руки, сам понимать должен. Шомпол проще загнать. Ну, или лучинками побаловаться, да пыпыркой твоей. Берешь, значица, пыпырку твою, лучинку у нутря запихиваешь, а второй поджигаешь помалу…
- Повторюсь снова. – Барон не прекращал попыток подняться на ноги. Не обращая внимания на подножки Бобренко, губящие все начинания на корню. – Не стоит применять пытки к тому, кто и так готов сотрудничать. Если бы ваши головорезы были хоть немного внимательнее, то проверили бы не только карманы, но и подкладку. И нашли бы там много интересного. Не для всех. – Последнее барон отчетливо выделил голосом.
Мурза что-то рявкнул на своем. Татары вмиг выскочили прочь.
- Антоха, останься. – Кивнул Старый. – Ты же, вроде как правду от лжи отличить можешь?
- Чего там отличать-то? – Удивился Бобренко. – Оно ж видно сразу. А начнет кругами вилять, так обернусь, да яйцы отгрызу.
Барон сбледнул с лица. Огромное мохнатое чудовище грозилось никогда не выветриться из памяти и обещало приходить в сны каждую ночь.
- К чему ложь в делах благородных дворян? К тому же, если есть возможность оставить довольными всех. – Барон, хоть по-прежнему был перевязан веревками с ног до головы, уже не казался разряженным петухом.
- Надеюсь, все знают, что ныне просходит в Европе?
- Наслышаны. – Кивнул Старый, затем, чуть помедлив, и мурза с Бобренком.
- Вот и замечательно! Тогда сразу перейдем к делу, ради которого я оказался среди столь прекрасного общества и в столь отличном положении.
- Развяжи. – Понял намек Старый. – Да приглядуй. Оне, как прижмут, на глупости всякие сподобиться могут.
Вжикнул нож, и немец, разминая затекшие конечности уселся прямо на пол, застеленный ковром. Почти в лужу крови. Сцапал со столика письменный нож, чиркнул по подкладке камзола, выудив наружу сверток, укрытый для сохранности в кожаный футляр.
- Надеюсь, вам знакома латынь? – Вопросительно посмотрел на окружающих барон, расправляя норовящий свернутся пергамент. – Если нет, то могу пересказать смысл послания моего отправителя. – Продолжил фон Белов.
- Его Величество отправил меня в сей дикий край, что бы набрать в Варшаве воинов для войны с проклятыми еретиками. Вот только вижу, что в Вене не знают, кто на самом деле, хозяин в здешних Украинах.
Старый с мурзой ревниво переглянулись.
- И я, барон фон Белов, от лица Священной Римской Империи, предлагаю вам, господа, поучаствовать в войне. Конечно, совсем не бесплатно. Как насчет ста талеров в год командиру? И пяти простым солдам?
- Черт побери, - довольно выругался Старый. – А ты, морда басурманская, всех зарезать хотел. Ты гляди, какие песни запел орел наш! Не будь я есаул Павло Носковский, но из этого выйдет гарнесентке дило! Антоха, нехай хлопцы выступать собираются. На Сечь вертаемся. И кликни-ка, джуру моего. Чтобы сапоги нашел какие. Негоже благодетелю нашему, босыми ножками по земельке сырой ходить. Простудится еще, ненароком….
- Кульдже, ты с нами? – обернулся есаул к молчащему мурзе.
Тот сожалеюще руками развел.
- Прости, друг, но сомневаюсь, что Курултай одобрит такой поход. У нас мир сейчас. Хотя, до ушей хана будет донесено все услышанное. А там, всякое повернутся может. Кысмет, однако…
- Вот тут-то нам и конец придет, братья… - положил ладонь на рукоять карабели Старый. – Осоку подпалят, и все, как кабанчики поджаримся…
Опытный воин отлично понимал, что не дадут его малому отряду вырваться. Да пронестись лавой раскидистой, роняя метелки весенних цветов, что делают степь подобной ковру персидскому…
- А если? - горячился Армен, из черкесов который, что прибился к куреню два лета тому назад. – Нэ для того мы их рэзали, чтоб сгореть! Сабли есть, пистолеты есть, ружья есть! Рванем, да?! Кто успел – джигит, кто нэт – мертвый джигит.
- Нет. – Отрезал Старый.
- Ждем. Пока ветра нет, татарва не рискнет, а там, если промысел Божий на то будет, и дождь пойдет.… А за дождем – туман, а за туманом…
- Бабы с сиськами! И горилки таз! – засмеялся в голос кто-то из молодых.
Старый тоже ухмыльнулся в усы. Пока про баб помнят – живые.
- Эй, шайтанье отродье, не стреляй! – заорал дюжий татарин в потрепанном малахае, вздернутом на затылок. – Разговор есть! И, видно, нисколько не боясь засевших в невеликом болотце казаков, огрел коника нагайкой, ускоряя его рысь.
- Поговорим? – задумчиво качнул тяжелый пистоль куренной. – Или того? – И, решившись, положил его на кочку. – Ежели что, Антоха Бобер старшой, за ним Василь, а там, как Бог положит.
Не торопясь раздвинул острые стебли, и пошел навстречу татарину, спрыгнувшему с коня, и машущему обеими руками, что мол, неоружный, как положено.
- Ну и чего морда твоя басурманская хочет? - тяжелый взгляд поймал глаза врага и не отпускал, заставляя бледнеть.
- Да вот, шакалы, разговор есть, - стряхнул оцепенение татарин.– Нас две сотни здесь, и еще две подойдут к вечеру. А вас сколько? 20?
- Четырнадцать. – Усмехнулся Старый, - Что, от страха глаза велики? И не бреши про две сотни. Считать с детства приучены. Без малого сотня. Зачем врешь-то?
- Шайтан попутал. – Ощерился переговорщик. – Ну, сколько есть, все наши. А твои все тут и останутся. Как бы глаза не отводили. И ты это знаешь. Если мы не найдем один ответ на один вопрос. Чтобы всем хорошо стало. И вам, и нам. И Христу, и Аллаху…
- И что за вопрос?
- Что делает полсотни крылатых гусар в Диком Поле. И что они везут с собой. И почему среди них несколько разряженных как петухи фрягов. – татарин сбросил маску шута.
- Тогда позволь и вопрос к тебе, морда басурманская.
- Повторяешься, шакал!
- Ты тоже. – И воины громко засмеялись, показалось даже, что не вожаки сошлись, двух стай, готовые друг другу глотки рвать до последнего, а два приятеля давешних, что сошлись на пирушке, да времена былые вспоминают…
- Ну, так? - подбоченился казак. – Время идет, а кони у ляхов быстрые. Что такого может быть в нас, чтобы не только, грозиться оставить в живых, но и взять в долю…
- Такие дела, хлопцы. – Старый задумчиво потянул горький дымок «носогрейки». – Татарин предлагает здобыч пополам делить.
- Пополам? – Удивился Антоха Бобер. – Не бывает так. Нас 14, их без малого сотня. Не бывает такого.
- Про тебя прознали, козаче. – Усмехнулся в сивые усы Старый. – Басурманы шибко много чего знают. И кто я такой, и что за курва под атаманом нашим по ночам лежит. А еще они знают, что непростые люди фряги эти. Простые через степь не пойдут, дурных нема. А с непростыми, кто ж лучше тебя управиться сможет, а?
- Тоже верно… - Почесал затылок казак. – А здобыч какой?
- Эвона, ты как, еще исподнее не снял, а уже примеряешься. – Засмеялся Старый. – Хороший. На всех хватит. Да и внукам перепасть может….
Ни один добропорядочный человек не будет жить в этих местах! Голая, как тонзура, степь, прокаленная солнцем как в духовке, жара, сухая трава, от которой все тело зудит, не оставляя в покое даже ночью. И люди! Мерзкие и наглые порождения крыс и тараканов! Даже те, кого отрядили в конвой, были схожи более с разбойниками, хоть и искренне считали себя благородными. Грязные свиньи, не знакомые с куртуазностью…
И лишь воля Империи могла заставить его, барона фон Белов, покинуть родовой замок и прекрасную Австрию, и, уподобляясь кочевнику, скакать теперь по этой забытой Богом степи в окружении кучки земляков и полусотни негодяев, лишь волею Рока и чьей-то глупостью, ставших дворянами. Воля императора и карточный долг в полтысячи талеров. Империя обменяла долг на знание бароном московитского языка, доставшееся от далеких предков. Ну и сверху добавила, будем честными до конца хотя бы между собой.
- Ну что, как тебе груз? - Авангард был в паре лучных перестрелов от основного отряда. И можно было перекинуться парой слов, не боясь, что достигнут они ушей «груза», непривычного к такому обращению.
- Матка Бозка Ченстохова! - плюнул гусар, метко попав точнехонько в метелку ковыля, затрясшуюся от удара. – Давно не видел подобной сволоты! То им не то, то им не так. То сраку до кости сотрет кто, то, видите ли, в котле муха плавает. Богородицей клянусь, еще пару раз, и в морду кому дам! И какой обезумевшей курве пришло в голову, отправлять их через Дикое Поле?!Не проще ли бы было морем их отправить, а не тащить через Украйны, где на нас каждая собака саблю точит?! Точно говорю, щас пойду и вызову этого немака на двобой. И запорю его, к бесовой бабушке
- И этим получишь кучу неприятностей. – Ротмистр был невозмутим. Его, казалось, даже забавляло негодование товарища. – И Вишневецкие не поглядят, что ты шляхтич. Сорвешь магнатам такое выгодное дельце - враз смахнут голову. И не будет больше у меня такого замечательного друга Войтека, и никто не будет злобно брызгать ядом, болтаясь по Степи в соседнем седле.
- Рокош объявлю! – буркнул Войтек, не на шутку обидевшись. – Юзек, тебе бы все в смех обратить.
- Ты и так станешь посмешищем на всю Посполиту, если посмеешь проткнуть сего дворянина. Когда маеток твой спалят, а самого окунут в смолу и перья. А потом ткнут под ребро ножом. Ведь голову рубить столь замечательному петуху, не поднимется ни у кого рука. Лучше плюнь ихнему главному в котелок. – Неожиданно посоветовал командир. – Самое то будет для шляхтича, с вереницей благородных предков. А насчёт смеха – ну так, если все испытания, Господом нам посылаемые, встречать со злобой, то желчь скоро кончиться. И помрешь в корчах.
Лучше не злись, а стрельни-ка, во-о-н в тот куст. Сидит там-кто-то и уши вострит на очень тайный разговор двух шляхтичей.
Выстрел всколыхнул тревожно отряд, и ясновельможному пану Юзеку пришлось пришпоривать коня, и скакать успокаивать барона, объясняя, что никто на них не напал, а что стреляли – так ведь любой дворянин имеет право тешиться так как возжелает, не правда ли?
Бобренко, оставив сбродный отряд еще за полночь, ушел в балочку, укрывшись от любопытных звезд под завесой спутанных корней. Горький дым сгоревшего чернобыля смешался с кислотой пороховой гари, сизой струйкой растекаясь по земле…
Характерник с трудом выбрался из балки. Такие действа всегда выматывали сильнее хорошего боя. Но устал он вовсе не зря. На степь лег туман, густой настолько, что можно его на куски рубить отточенной саблей. И под покровом, которого, не только пластун, но последний татарин проползти может куда угодно. Ляхов брать порешили как заведено обычно было. Под первые солнечные лучи. По-тихому упокоить полусонных дозорных. И взять в ножи разоспавшихся под утро пшеков, залив кровушкою богатые палатки гусарии…
Тихо прошло. Как завсегда и бывало. Дай Бог, не в последний раз. Что может сотня с лишком ножей сделать пояснять смысла нету… Так, не вовремя ротмистр проснулся, почуяв дупой старого вояки неладное. Хватанул карабелю и начал, не глядя, полосовать, сумев в тесноте да темноте насмерть положить двух татар да казака.
Антоха никогда не любил вкус человеческой крови. Тяжелая она, на нос давит очень. А из разорванного горда крови обычно бывает не просто много, а очень много.… Но по-другому было не взять лихого ростмистра. Только серой змеей поднырнуть под беспощадный клинок, толкнуть грудью, ударить клыками с размаху. И отскочить в сторону от струи крови, бьющейся из разорванного горла…
- Ну, поздорову тебе, гость залетный, в шелк-злато разряженный! - Старый сидел посреди палатки, ласково глядя на валяющегося в ногах австрийца. – По-человечески можешь? Или шомпол в сраку загнать холодным концом вперед? Холодным, чтобы накаленный снаружи остался, и никто вытащить не смог. – Сразу же пояснил он сидящему тут же мурзе. Тот только головой мотнул, враз оценив полет мысли казака. – Ну, это так, чтобы мысли прояснить. Обычно сразу голосить начинают. Ну и песни петь по-нашему.
- Не думаю, что это так уж необходимо. – Подал вдруг голос связанный барон. – Слава Богу, и моим достопочтенным предкам, я неплохо понимаю ваши угрозы и без толмача.
-Ну, за такое самое время Богородице хвалу возносить! А то бумаг при тебе многое множество. – Продолжил есаул, поигрывая кинжалом. – И написаны они всякими буквицами непотребными. Шифры ваши поганые, разбирать нам не с руки, сам понимать должен. Шомпол проще загнать. Ну, или лучинками побаловаться, да пыпыркой твоей. Берешь, значица, пыпырку твою, лучинку у нутря запихиваешь, а второй поджигаешь помалу…
- Повторюсь снова. – Барон не прекращал попыток подняться на ноги. Не обращая внимания на подножки Бобренко, губящие все начинания на корню. – Не стоит применять пытки к тому, кто и так готов сотрудничать. Если бы ваши головорезы были хоть немного внимательнее, то проверили бы не только карманы, но и подкладку. И нашли бы там много интересного. Не для всех. – Последнее барон отчетливо выделил голосом.
Мурза что-то рявкнул на своем. Татары вмиг выскочили прочь.
- Антоха, останься. – Кивнул Старый. – Ты же, вроде как правду от лжи отличить можешь?
- Чего там отличать-то? – Удивился Бобренко. – Оно ж видно сразу. А начнет кругами вилять, так обернусь, да яйцы отгрызу.
Барон сбледнул с лица. Огромное мохнатое чудовище грозилось никогда не выветриться из памяти и обещало приходить в сны каждую ночь.
- К чему ложь в делах благородных дворян? К тому же, если есть возможность оставить довольными всех. – Барон, хоть по-прежнему был перевязан веревками с ног до головы, уже не казался разряженным петухом.
- Надеюсь, все знают, что ныне просходит в Европе?
- Наслышаны. – Кивнул Старый, затем, чуть помедлив, и мурза с Бобренком.
- Вот и замечательно! Тогда сразу перейдем к делу, ради которого я оказался среди столь прекрасного общества и в столь отличном положении.
- Развяжи. – Понял намек Старый. – Да приглядуй. Оне, как прижмут, на глупости всякие сподобиться могут.
Вжикнул нож, и немец, разминая затекшие конечности уселся прямо на пол, застеленный ковром. Почти в лужу крови. Сцапал со столика письменный нож, чиркнул по подкладке камзола, выудив наружу сверток, укрытый для сохранности в кожаный футляр.
- Надеюсь, вам знакома латынь? – Вопросительно посмотрел на окружающих барон, расправляя норовящий свернутся пергамент. – Если нет, то могу пересказать смысл послания моего отправителя. – Продолжил фон Белов.
- Его Величество отправил меня в сей дикий край, что бы набрать в Варшаве воинов для войны с проклятыми еретиками. Вот только вижу, что в Вене не знают, кто на самом деле, хозяин в здешних Украинах.
Старый с мурзой ревниво переглянулись.
- И я, барон фон Белов, от лица Священной Римской Империи, предлагаю вам, господа, поучаствовать в войне. Конечно, совсем не бесплатно. Как насчет ста талеров в год командиру? И пяти простым солдам?
- Черт побери, - довольно выругался Старый. – А ты, морда басурманская, всех зарезать хотел. Ты гляди, какие песни запел орел наш! Не будь я есаул Павло Носковский, но из этого выйдет гарнесентке дило! Антоха, нехай хлопцы выступать собираются. На Сечь вертаемся. И кликни-ка, джуру моего. Чтобы сапоги нашел какие. Негоже благодетелю нашему, босыми ножками по земельке сырой ходить. Простудится еще, ненароком….
- Кульдже, ты с нами? – обернулся есаул к молчащему мурзе.
Тот сожалеюще руками развел.
- Прости, друг, но сомневаюсь, что Курултай одобрит такой поход. У нас мир сейчас. Хотя, до ушей хана будет донесено все услышанное. А там, всякое повернутся может. Кысмет, однако…
Крысолов
Крысы пришли. Затопили черной волной. Наказание за грехи людские. Или испытание от Господа. Про это монахи думали. Миряне же, проклинали нечисть. Не так уж важно, кто послал тварь, стащивщую последний кусок хлеба, или обглодавшую лицо спящему.
Крыс пытались остановить. Сначала, привычно – кошками. Но, когда бедных пушистых зверьков в городе почти не осталось, поняли, что бесполезно. А крысы начали уже днем расхаживать по улицам, наглыми мордами присматриваясь в поисках чего вкусного.
Кто-то травить посоветовал. Попробовали. Под шумок, на небеса отправился не один десяток осточертевших соседей и вредных жен. Бургомистр схватился за голову, запретил аптекарям продавать яды, и пообещал, лично повесить любого, кто не прислушается к властям города….
- Мир городу Вашему, господа!
Стражники, потом уже, как все случилось, клялись и божились, что не видели, откуда этот парень появился. Грешили на дьявольское наваждение. Люди понимающие, переглядывались, и приписывали незаметность крепкому вину. Которое отлично помогает скоротать время, но застилает глаза.
- И тебе, странник! – Ответил сержант городской стражи, оглядывая парня. Тот еще вид был и пришельца. Разноцветное трико, сшитое из десятков полос ткани. И подранное, как будто, хозяин у сотни кошек пытался кусок ветчины отобрать. – С чертями чего делил? – Не смог удержаться стражник от вопроса. Тоскливо по пол-дня сидеть как привязанный. Вот и тянет поговорить, пусть даже с таким чудаком.
- Да так. Дудочку отобрать хотели. – Улыбнулся парень и вытащил из радужных лохмотьев дудочку. Обыкновенную свиристелку. Только старую, покрытую сетью почти невидимых трещинок.
- Шутку понял. Смешно. – Сержант даже не улыбнулся. – С чем пришел, менестрель?
- С дудочкой. – Гость снова улыбнулся. – А вот зачем, так это мы посмотрим. Все от того зависит, что ты сейчас скажешь, что я отвечу, потом, кто другой чего сказать может, а там и до бургомистра дело дойдет.
- До бургомистра? – Все никак не получалось понять, что же делать с пришельцем. То ли гнать взашей, то ли дальше продолжать путаться в вязи слов.
- Его самого. – Дудочник, огляделся, выискивая место почище, и сел на дорогу, под самыми воротами. – А вообще, знаешь, друг, отправь-ка, в ратушу гонца. У тебя, вон, бездельников полная караулка сидит.
- Чего?! - Такой наглости, Петер позволить уже не мог. Перехватил подобнее алебарду, набрал полную грудь воздуха, чтобы начальственным ором призвать на помощь …. И небо поменялось с землей местами, притом, при обмене, приложив всем телом обо что-то твердое.
- Не надо орать, мой милый Августин! – Посоветовал пришелец, восседая на поверженном охранителе городских ворот. – Не поможет. Я тебе все равно успею шею свернуть.
- Я не Августин! - Сдавленно прохрипел стражник. – Я – Петер Гамсун!
- Ну, это и вовсе замечательно, Петер-Августин. – Прошипел прямо в ухо менестрель. – Сейчас тебя отпущу. Встанешь, отряхнешь ржавчину со своего гамбенеза, или как там называется эта куча рухляди, и мы пойдем к бургомистру. И ты будешь очень убедителен. Потому что, подозреваю, крысы надоели и тебе.
- Так ты не менестрель….
- Забавно. Мы даже обошлись без кометы на весь небосклон, чтобы это сообразить. Я – крысолов. А в вольном городе Гамельне никому нет житья от крыс. Вот я и пришел.
- Крысолов, если верно понимаю? – Бургомистр, не скрываясь, рассматривал нежданного гостя. Наметанный взгляд подметил и множество мелких шрамов на руках, и нездоровую бледность худощавого лица. Посреди не особо и роскошного кабинета ратуши, бродяга смотрелся сущим пугалом. Разноцветным. – Сержант стражи сказал, что имя свое ты ему так и не открыл. Почему?
- А вы, как погляжу, бургомистр местный? - Хоть парень и был обряжен в лохмотья, и денег за душой не имел не гроша, явно пиетета никакого не испытывал, пред лицом власть имущим. – По крайней мере, пузо в наличии, рожа красная. Вылитый глава города. И вопросы соответствующие задаете. Крысолов меня зовут. И никак иначе. А сержант молодец, все в точности пересказал. Так что, не буду вашему Петеру отрезать уши.
- В Вольном городе Гамельне никто и никому не имеет права отрезать уши. – Побагровел лицом глава города. – Не забывайтесь, юноша! Ты не в кабаке, все-таки, а в муниципальном учреждении! И стража стоит за дверью. И достаточно одного сигнала, то не будь я Конрадом фон Шванденом, ты пожалеешь о своей наглости!
- Вы это стражей называете? – Иронично скривил в улыбке губы гость, и с, совершенно невозмутимым видом, уселся в мягкое кресло, предназначенное исключительно для хозяина кабинета. – Не стоит беспокоить ветеранов Походов Во Славу Истинной Веры. Они же у вас, достопочтенный, еще с Фридрихом Рыжебородым ходили? А насчет сожаления, так мне сие чувство неведомо в принципе. Не ту профессию выбрал в далеком прошлом.
Наглец и слова не давал сказать, умело заплетая паутину речи. И только, фон Шванден собрался кликать стражу, как гость перешел к делу.
- Раз речь зашла о профессии, то, может быть к делу, перейдем? – Бургомистр проследил за взглядом парня и вздрогнул. Прямо на пороге сидела громадная крыса. Иссиня черная шерсть блестела в солнечных лучах. Глаза-бусинки внимательно смотрели на людей. Крыса переводила взгляд с одного на другого.
- Фуррр… - Проворчал, не раскрывая рта, крысолов. Наглая тварь в ужасе уставилась на него.
- Кыш, тварь. Не место тебе в муниципальном учреждении. А то уважаемый Конрад фон Шванден позовет сержанта Гамсуна. И он будет за тобой гоняться, размахивая топором. Кыш! – Повторил Крысолов.
Бургомистр отвлекся на миг, а когда снова посмотрел туда, где сидела крыса, то увидел лишь потертую дверь с потеками грязи на нижней половине.
- Так что, я пришел вовремя? А то сорока на хвосте принесла, что в хлебные амбары нынче страшно зайти, потому что крыс там по колено. Торговля хиреет и город страдает. – И с довольным видом начал листать пергаменты, сложенные до этого на углу стола. – А я могу поклясться хоть на Священном Писании, хоть на авансовом отчете, что нечисть уйдет из города в течении дня.
Фон Шванден моргнул ошарашено. – Да, Крысолов, кем бы ты ни был, вольный город Гамельн нанимает тебя. Назови цену. – И выдохнул. От сцены с крысой повеяло страхом и чем-то запредельным. Но, за пределы ратуши это не выйдет, а отцы церкви простят такой малый грех.
- Вижу разумный подход. И моя цена тоже будет разумной. Как раз для Нижней Саксонии в самый раз….
- Сколько ?! – Главный судья Каспар Геллер побледнел так, что стал ликом схож с покойником. –Фон Шванден, вы в своем уме?!
- Вот-вот! – Пристально посмотрел на бургомистра глава торговцев города, Алоиз Мундель. – Мне одному кажется, что уважаемый Конрад несколько заблуждается в своем мнении о необходимости обращаться за помощью к этому проходимцу?
- Но, крысы… - Попытался было оправдаться фон Шванден.
- Что, «крысы»? - Взлетело к потолку ратуши возмущение «отцов города». – Крысы все не сожрут. Да и золотом они не питаются. Попробуем привычнее рецепты. Завезем пару тысяч кошек…
- И их снова сожрут. А потом примутся за нас. – Неожиданно подал голос, молчавший до этого барон Николас фон Шпильберг. Тайный хозяин Гамельна. Или уже не тайный? - Кто мешает дать этому бродяге попробовать?
Все переглянулись. А ведь действительно, отчего бы не дать менестрелю возможность изгнать крыс? А потом… Будет потом. И дальше само все решится. В конце-концов, кто мешает кинуть бродяге пару монет серебром, да показать дорогу к ближайшим воротам? А будет кочевряжится – дать алебардой по башке. Чтобы не смел смущать добропорядочных бюргеров.
И почему сразу эта мысль в голову не пришла, думал каждый. Кроме Конрада фон Швандена. Бургомистр хорошо помнил глаза Крысолова.
Потухавшие уже угли вспыхнули с новой силой, растревоженные веткой. Язычки пламени осветили двоих, сидящих у костра. Один был в лохмотьях, цвет которых терялся в полумраке. Второй в черной рясе с капюшоном, скрывающим лицо.
- И ты надеешься получить золота столько, сколько унести сможешь? - Монах подкинул щепочек в костерок.
- Альберт, я ведь совсем не так глуп, как хочу казаться, и как считают в Приоре. Дай Бог, унести ноги. Бюргеры не любят, когда их берут за карман. Особенно, когда хотят взять такую сумму. – Крысолов задумчиво глядел в пламя, левой рукой поглаживая четки из черного камня. - А если все же получится, что вырвать, то, думаю, последователи Раймунда де Пеньяфорта найдут, на какую благую цель потратить праведно заработанные гульдены.
- Истинно, найдут. – Ответил монах, осеняя себя крестным знамением. – И ты не будешь обижен.
- Альберт, - посуровел голос Крысолова, - мы, кажется, уже не раз это обсуждали. Псы Господни в любом случае не оставят без награды. Вот только награда не обязательно должна измеряться золотом.
- Конечно! Ты у нас же мечтатель возвышенный! И деньги тебя не интересуют! Такие деньги! – Доминиканец раздраженно кинул в костер палку, которой до этого помешивал угли. – Тебе нужен замок поглубже в горах, несколько ластов золота, и закрытые глаза Святой Церкви.
- Вот видишь, совсем мало прошу. – Вдруг улыбнулся Крысолов. – А еще, никак не обойтись без нескольких десятков людей, готовых пройти хоть до самого ада. И взять там кое-кого за кое-что.
- Никогда не мог понять славян. А русинов - особенно. – Снова перекрестился монах.
-И не поймешь! – Крысолов распустил ремешки на туго затянутом заплечном мешке, и начал в нем что-то искать. – А Генеральный Магистр понял. И всецело одобрил. «Иезус Сладчайший» слишком часто не может сделать то, что обещаю сделать я.
- На то он и Генеральный Магистр … - Философски заметил монах Альберт, и подставил кружку под винную струю.
-За победу?
- За нашу победу!
-Какое сегодня число? - Поинтересовался барон фон Шпильберг у бургомистра.
-Если Дьявол ночью не перевернул пару лишних листов календаря, то 20 июня. – Хмуро буркнул фон Шванден. Не нравилось ему все происходящее. Очень не нравилось.
«Отцы города» заблаговременно собрались на небольшой площадке на башне ратуши. Вино, закуска. Барон решил не отступать от своих привычек и лично пронаблюдать за происходящим. Не каждый ведь день доведется увидеть что подобное, не так ли?
И не поспоришь ведь.
Ровно в полдень Крысолов вошел в город. И хоть и одет в лохмотья был, но словно ярче они стали, да и сам он как-то вырос вдруг, да в плечах раздался. В руках держал маленькую дудочку, на таком расстоянии, почти и не видную.
С последним ударом часов Крысолов поднес ее к губам и подул. Тихо-тихо. Но волосы дыбом встали. Фон Шванден испуганно оглянулся. Все присутствующие словно бы превратились в статуи. Двигались только глаза, внимательно глядевшие на Крысолова.
А тот медленно шел по городу, выдувая нехитрую мелодию. А за ним, морем плескались живые волны черного цвета. В «море» вливались ручейки из каждого дома. И становилось оно все больше и больше. А крысы не кончались. И писк. Постоянный. Но, на удивление, мирный. Словно и не оттаптывали друг другу лапы черные звери.
Фон Швандену показалось даже, что радость какая-то слышится в писке том. И бургомистру снова стало жутко. Да так, что все прежние страхи показались невзрачным пустячком.
- Что он делает? - Сумел стряхнуть наваждение барон Шпильберг. – Насколько знаю, звук дудки, крыс гонит, а не приманивает!
- Диавольские козни! – Только и сумел сказать фон Шванден. – Ибо, только истинное порождение Сатаны способно на такое! И, гляньте туда! На зов этого еретика даже «крысиные короли» вышли из тайных дворцов ! Да, а вы принюхайтесь! Ведь ясно пахнет серой!
Все начали дружно втягивать воздух, в попытках учуять мерзостное зловоние.
- Зря мы все это затеяли… - Упал обратно в потертое кресло барон. – И будет нам кара небесная!
- Зато не будет крыс! И некому будет опустошать ваши амбары, барон! – Радостно завопил Мундель, указывая пухлой рукой в сторону реки.
Пока «отцы города» приходили в себя, странная процессия уже дошла до Везера. Крысолов, не прекращая играть, одним движением запрыгнул в лодочку, до того спрятанную в прибрежных кустах. На носу лодочки сидел кто-то, одетый в потрепанный плащ с капюшоном, отлично скрывающий не только лицо, но и очертания фигуры. Неизвестный сноровисто налег на весла, и легкая лодка понемногу начала выгребать к середине реки.
Крыс вода не остановила. По-прежнему, радостно пища, они лезли друг через друга. А река принимала их одну за другой. Места всем хватало. В этом месте Везер был шириной в четверть лиги. Да и течение было совсем не слабым….
А Крысолов все играл и играл, словно не легкие у него, а меха кузнечные….
Сомкнулась гостеприимная вода над крысиным аръегардом, и над ставшим снова безмятежным Везером, пронеслась последняя трель, гулко отозвавшись в колоколах церкви на рыночной площади…
- Все. – Выдохнул фон Шпильберг. И только сейчас понял, что последние полчаса, так и просидел неподвижно, вцепившись в подлокотники кресла, словно в Святое Распятие.
- Все. – Поддержал барона Алоиз Мундель. – И сейчас это порождение Тьмы придет требовать расчета. Конрад, стража готова?
Бургомистр с трудом понял, что от него хотят.
- Да, с утра еще все готово. – Фон Шванден кое-как поднялся на ноги. – А пока будем дожидаться дудочника, пойду-ка я, пропущу пару стаканчиков. В горле пересохло.
Барон проводил шатающегося бургомистра подозрительным взглядом. – Не нравится мне наш Конрад, господа, Бог свидетель!
- Истинно, господин барон! – согласился с ним Мундель. – Надо бы подумать, а нужен ли Гамельну такой бургомистр?
Крысолова пришлось ждать долго. «Отцы» уже успели не один раз обменяться новостями, перемыли кости всем отсутствующим, и выпили полбочонка рейнского. И тогда только, на площадку поднялся музыкант в разноцветном отрепье. То ли долгий подъем по лестнице, так вымотал, то ли то, что играть пришлось без остановки несколько часов, но Крысолов стал бледной тенью себя «полудненного, который только шагнул на камни площади. Потускневшие глаза, неровная походка, щеки, даже ввалились. Полутруп ходячий.
- Приветствую благородное собрание! – Поклона приличествующего не было. Так, обозначил, не больше.
На приветствие никто не ответил. Присутствующие продолжали разговор, глядя сквозь гостя. Только кто-то ехидно ухмыльнулся, и снова вернулся к беседе.
- Господа! – Чуть повысил голос Крысолов. – Отлично понимаю, что не во время, и, что вам важнее узнать, кто кого поимел на прошлую Пасху, но, может быть, хоть на мгновение оторветесь от столь увлекательного занятия?!
- Чего тебе, парень? – Первым решил ответить фон Шпильберг. – И кто ты вообще, такой?!
- Я - Крысолов. И я избавил Гамельн от крыс. И я выполнил свою часть работы! – С каждым словом, Крысолов приближался на шаг. И с каждым шагом его, с барона понемногу спадала спесь. – Теперь очередь Гамельна! Деньги где?
- Какие деньги?! – Собрал всю волю в кулак барон и поднялся навстречу Крысолову. – Ты – дьявольское отродье! И ты сначала нагнал в Гамельн легионы крыс, а потом их увел, рассчитывая обмануть честных христиан! Вон отсюда, и радуйся, что твой путь сейчас лежит за Везерские ворота, а не на костер! Чернокнижник! – Плюнул последним словом барон.
Коротко просвистела алебарда, соприкоснувшись с затылком Крысолова.
- За ворота его. Будет пытаться войти в город – убить без промедления. Запомнили? – барон пнул упавшего музыканта.
И, повернувшись к остальным, довольно усмехнулся.
- Учитесь, господа, как следует обращаться с мошенниками!
- И потом не говори, что не предупреждал! – Пробурчал монах, подойдя поближе к телу музыканта. Стражники протащили его через полгорода, от самой ратуши, и выбросили за воротами. Еще и от души приложившись сапогами. Особенно старший усердствовал, в потертом и не в меру грязном гамбезоне.
- Зато на руках донесли. Как гостя дорогого. – Простонал Крысолов и попытался встать. Хотя бы на четвереньки. Не получилось. Руки разъехались. Все же, со второй попытки, устоять получилось. Музыкант потряс головой, и сплюнул кровавым сгустком.
- Пару зубов точно выхлестнули, сволота! Чтоб у них на одном месте чиряк выскочил!
- Один на всех? – Поинтересовался Альберт.
- Ага. И чтобы жопы посрастались!
- А еще лучше всего, поближе к ноздрям!
- Странные вы, монахи, вот что скажу! – Скептически оглядел доминиканца Крысолов, все так же стоящий на четвереньках. – Сидите по монастырям, и про благочестивых людей такие гадости сочиняете! Хотя, - прислушался он к тому, как заныло сломанное ребро, чтобы у этих людей ноги поотнимались! Чтобы запомнили, как это, музыкантов обижать…. – Крысолов сумел подняться на ноги, и, устоял. Правда, ухватившись покрепче за плечо монаха.
- Пошли, уж. Герой. – Подхватил Альберт зашатавшегося товарища. – Пока местные не решились добить тебя ко всем чертям.
- И что, вам и чертей поминать можно?
- Нам все можно. Даже Люциферу поклонится разрешено. Если надо очень.
- А сало вам можно? – Крысолов даже остановился на мгновение.
- Сало? – Не понял Альберт. – Свиной жир, что ли? Можно, а что?
- Ну и слава Богу, хоть не евреи… - Ответил непонятливому доминиканцу Крысолов, и медленно захромал по дороге, не дождавшись, пока тот снова подставит плечо.
- Альберт, не спи! Зима присниться, замерзнешь! И Святой Престол не поможет! – Окликнул монаха музыкант.
- Русины клятые… - проворчал монах и ускорил шаг, догоняя уже ,довольно далеко ухромавшего Крысолова.
Про бродягу в Гамельне забыли через час, как бесчувственное тело, стража выкинула за ворота. И верно, что голову забивать мудрствованиями всякими? Крыс изгнал, и отлично. Ведь христианский долг как раз и состоит в помощи ближнему своему. А вот деньги за это требовать, или даже просить – есть грех. Да и не от Всевышнего власть над зверьем такая дана.
Так что, пусть радуется, что живым ушел. А барон фон Шпильберг – добрейший христианин. И мудрейший управитель. Ишь, как ловко наглецу все разъяснил. И ни геллера не потратил! А вот бургомистр ,хватку-то, утерял…
Фон Шванден все эти слухи отлично слышал. А последний и сам поддерживал. Он-то, в отличии от остальных жителей, видел не только изгнание крыс. Он прекрасно помнил тот ужас, что плеснул из глаз крысы, увидевшей, с кем он разговаривает в кабинете.
И этот, чужой, случайно подсмотренный, ужас начинал захлестывать бургомистра все сильнее и сильнее. Липкий и черный. Как крысиная спина, мелькающая совсем рядом.
Неделя прошла. А показалось, что не один год остался за спиной. День святых Иоанна и Павла. День, когда Гамельн забывал, что он город почтенных бюргеров, и превращался в одной сплошной праздник. С песнями, танцами. И вином. Как без вина?!
И фон Шванден напился. Быстро и безобразно. Уже в полдень бургомистр с трудом добрался до кабинета, кое-как притворил дверь, и, уткнувшись носом в истоптанный ковер, захрапел.
А ровно в шесть вечера, когда самые охочие до выпивки уже порасползались по домам, повторив судьбу бургомистра, на Маркткирхе вдруг кто-то заметил музыканта. С серебряной флейтой. И в странно знакомом рванье.
Никто так потом и не вспомнил, кто первым крикнул «Бей его! Крысолов вернулся!». А может вспоминать не хотел. Потому что, Крысолов улыбнулся набегающей толпе, и поднес флейту к губам.
И ноги сами понеслись в пляс под странную мелодию. Рванный ритм затягивал, заставлял бездумно дергаться всем телом, выбрасывая вверх руки, приседая, тряся головой…
А отовсюду, к Крысолову, сходились со всего города дети. Совсем малыши, и чуть постарше. Даже почти взрослые были. Дети окружали музыканта безмолвным кольцом, с обожанием следя за каждым движением.
Оказавшийся на рыночной площади барон, что в который раз рассказывал благодарным слушателям, как он ловко с безродным бродягой разделался, в панике схватился за меч. Но клинок жалобно зазвенел по мостовой, а сын барона, выбивший оружие из рук отца, радостно что-то вопя вбежал в круг. Дети молча подвинулись, уступая место в строю.
Крысолов улыбался краем рта. И глаза смеялись. Он шагнул вперед. И вместе с ним шагнули дети. А взрослые все отчаяннее начали вытанцовывать, не в силах будучи остановиться.
Так они и шли. До набережной. А потом – двести локтей до баржи, которая ночью под загрузку зерном пришла. Алоиз Мундель еще удивлялся, что в самый канун праздника явились, не побоялись Гнева Господнего….
Первым на борт поднялся Крысолов. И играл, пока нога последнего ребенка не ступила на палубу баржи, и пока матросы, не втянули сходни на борт. Подгоняемая течением и развернувшимся парусом, баржа понемногу начала отваливать от берега…
На берегу пытался встать на ноги, уставший до полного изнеможения, барон, хуля Небеса и грозя страшными карами похитителю. А на барже, все, кроме детей и Крысолова, выковыривали из ушей смолу и прочие заглушки.
- Ну ты даешь! – Восхитился Альберт, одетый уже не в доминиканскую пелерину, а в рабочую крутку. – Если бы не предупредил, я бы сам под святого Витта заделался бы!
- Команда как? – Перебил его Крысолов.
-Надежная. – Серьезность снова вернулась к монаху. Его невысокая фигура вдруг приобрела прежнюю осанистость, а в голосе добавилось металла. – Как ты и просил. Мазуры и пара гуцулов. Понимают только на своем, и когда про деньги разговор заходит.
-Кстати, о деньгах…
- Магистр просил не беспокоиться. «Ласточка» идет в Бремен. Там вопрос и решится окончательно. Но, пока, если предварительно… - Монах склонился к уху и понизил голос. – Название «Дечин» тебе что-то говорит?
- На юге Чехии, где-то? - Попробовал угадать Крысолов.
- Практически. На севере. Как вы и договаривались. Небольшой городок. Рядом горы. Замок местного барона отдают в полное распоряжение. Так что, все, по списку.
Альберт хлопнул музыканта по спине. – Ты еще возьмешь Вольфрама за бейцалы. И найдешь Зимний Виноградник.
- Главное, за поиском, себя не потерять… - скрипнул Крысолов зубами. – И дети… - сказал , оглядывая столпившихся маленьких гамельнцев. Действие флейты и не думало проходить, и они, с прежним восхищением смотрели на двух взрослых.
- Что «дети»? Будем в Бремене, отберешь себе сколько надо. Святой Престол не возражает. И даже, в свете твоих прежних заслуг перед Церковью, изволил тебе помощь оказать. Советом и действием.
- То есть? - Насторожился Крысолов.
- Ты забыл в штат нужных тебе взрослых включить пару поваров! – С совершенно серьезным видом сказал доминиканец, и, не утерпев, рассмеялся, увидев ошарашенное лицо товарища.
Крысы пришли. Затопили черной волной. Наказание за грехи людские. Или испытание от Господа. Про это монахи думали. Миряне же, проклинали нечисть. Не так уж важно, кто послал тварь, стащивщую последний кусок хлеба, или обглодавшую лицо спящему.
Крыс пытались остановить. Сначала, привычно – кошками. Но, когда бедных пушистых зверьков в городе почти не осталось, поняли, что бесполезно. А крысы начали уже днем расхаживать по улицам, наглыми мордами присматриваясь в поисках чего вкусного.
Кто-то травить посоветовал. Попробовали. Под шумок, на небеса отправился не один десяток осточертевших соседей и вредных жен. Бургомистр схватился за голову, запретил аптекарям продавать яды, и пообещал, лично повесить любого, кто не прислушается к властям города….
- Мир городу Вашему, господа!
Стражники, потом уже, как все случилось, клялись и божились, что не видели, откуда этот парень появился. Грешили на дьявольское наваждение. Люди понимающие, переглядывались, и приписывали незаметность крепкому вину. Которое отлично помогает скоротать время, но застилает глаза.
- И тебе, странник! – Ответил сержант городской стражи, оглядывая парня. Тот еще вид был и пришельца. Разноцветное трико, сшитое из десятков полос ткани. И подранное, как будто, хозяин у сотни кошек пытался кусок ветчины отобрать. – С чертями чего делил? – Не смог удержаться стражник от вопроса. Тоскливо по пол-дня сидеть как привязанный. Вот и тянет поговорить, пусть даже с таким чудаком.
- Да так. Дудочку отобрать хотели. – Улыбнулся парень и вытащил из радужных лохмотьев дудочку. Обыкновенную свиристелку. Только старую, покрытую сетью почти невидимых трещинок.
- Шутку понял. Смешно. – Сержант даже не улыбнулся. – С чем пришел, менестрель?
- С дудочкой. – Гость снова улыбнулся. – А вот зачем, так это мы посмотрим. Все от того зависит, что ты сейчас скажешь, что я отвечу, потом, кто другой чего сказать может, а там и до бургомистра дело дойдет.
- До бургомистра? – Все никак не получалось понять, что же делать с пришельцем. То ли гнать взашей, то ли дальше продолжать путаться в вязи слов.
- Его самого. – Дудочник, огляделся, выискивая место почище, и сел на дорогу, под самыми воротами. – А вообще, знаешь, друг, отправь-ка, в ратушу гонца. У тебя, вон, бездельников полная караулка сидит.
- Чего?! - Такой наглости, Петер позволить уже не мог. Перехватил подобнее алебарду, набрал полную грудь воздуха, чтобы начальственным ором призвать на помощь …. И небо поменялось с землей местами, притом, при обмене, приложив всем телом обо что-то твердое.
- Не надо орать, мой милый Августин! – Посоветовал пришелец, восседая на поверженном охранителе городских ворот. – Не поможет. Я тебе все равно успею шею свернуть.
- Я не Августин! - Сдавленно прохрипел стражник. – Я – Петер Гамсун!
- Ну, это и вовсе замечательно, Петер-Августин. – Прошипел прямо в ухо менестрель. – Сейчас тебя отпущу. Встанешь, отряхнешь ржавчину со своего гамбенеза, или как там называется эта куча рухляди, и мы пойдем к бургомистру. И ты будешь очень убедителен. Потому что, подозреваю, крысы надоели и тебе.
- Так ты не менестрель….
- Забавно. Мы даже обошлись без кометы на весь небосклон, чтобы это сообразить. Я – крысолов. А в вольном городе Гамельне никому нет житья от крыс. Вот я и пришел.
- Крысолов, если верно понимаю? – Бургомистр, не скрываясь, рассматривал нежданного гостя. Наметанный взгляд подметил и множество мелких шрамов на руках, и нездоровую бледность худощавого лица. Посреди не особо и роскошного кабинета ратуши, бродяга смотрелся сущим пугалом. Разноцветным. – Сержант стражи сказал, что имя свое ты ему так и не открыл. Почему?
- А вы, как погляжу, бургомистр местный? - Хоть парень и был обряжен в лохмотья, и денег за душой не имел не гроша, явно пиетета никакого не испытывал, пред лицом власть имущим. – По крайней мере, пузо в наличии, рожа красная. Вылитый глава города. И вопросы соответствующие задаете. Крысолов меня зовут. И никак иначе. А сержант молодец, все в точности пересказал. Так что, не буду вашему Петеру отрезать уши.
- В Вольном городе Гамельне никто и никому не имеет права отрезать уши. – Побагровел лицом глава города. – Не забывайтесь, юноша! Ты не в кабаке, все-таки, а в муниципальном учреждении! И стража стоит за дверью. И достаточно одного сигнала, то не будь я Конрадом фон Шванденом, ты пожалеешь о своей наглости!
- Вы это стражей называете? – Иронично скривил в улыбке губы гость, и с, совершенно невозмутимым видом, уселся в мягкое кресло, предназначенное исключительно для хозяина кабинета. – Не стоит беспокоить ветеранов Походов Во Славу Истинной Веры. Они же у вас, достопочтенный, еще с Фридрихом Рыжебородым ходили? А насчет сожаления, так мне сие чувство неведомо в принципе. Не ту профессию выбрал в далеком прошлом.
Наглец и слова не давал сказать, умело заплетая паутину речи. И только, фон Шванден собрался кликать стражу, как гость перешел к делу.
- Раз речь зашла о профессии, то, может быть к делу, перейдем? – Бургомистр проследил за взглядом парня и вздрогнул. Прямо на пороге сидела громадная крыса. Иссиня черная шерсть блестела в солнечных лучах. Глаза-бусинки внимательно смотрели на людей. Крыса переводила взгляд с одного на другого.
- Фуррр… - Проворчал, не раскрывая рта, крысолов. Наглая тварь в ужасе уставилась на него.
- Кыш, тварь. Не место тебе в муниципальном учреждении. А то уважаемый Конрад фон Шванден позовет сержанта Гамсуна. И он будет за тобой гоняться, размахивая топором. Кыш! – Повторил Крысолов.
Бургомистр отвлекся на миг, а когда снова посмотрел туда, где сидела крыса, то увидел лишь потертую дверь с потеками грязи на нижней половине.
- Так что, я пришел вовремя? А то сорока на хвосте принесла, что в хлебные амбары нынче страшно зайти, потому что крыс там по колено. Торговля хиреет и город страдает. – И с довольным видом начал листать пергаменты, сложенные до этого на углу стола. – А я могу поклясться хоть на Священном Писании, хоть на авансовом отчете, что нечисть уйдет из города в течении дня.
Фон Шванден моргнул ошарашено. – Да, Крысолов, кем бы ты ни был, вольный город Гамельн нанимает тебя. Назови цену. – И выдохнул. От сцены с крысой повеяло страхом и чем-то запредельным. Но, за пределы ратуши это не выйдет, а отцы церкви простят такой малый грех.
- Вижу разумный подход. И моя цена тоже будет разумной. Как раз для Нижней Саксонии в самый раз….
- Сколько ?! – Главный судья Каспар Геллер побледнел так, что стал ликом схож с покойником. –Фон Шванден, вы в своем уме?!
- Вот-вот! – Пристально посмотрел на бургомистра глава торговцев города, Алоиз Мундель. – Мне одному кажется, что уважаемый Конрад несколько заблуждается в своем мнении о необходимости обращаться за помощью к этому проходимцу?
- Но, крысы… - Попытался было оправдаться фон Шванден.
- Что, «крысы»? - Взлетело к потолку ратуши возмущение «отцов города». – Крысы все не сожрут. Да и золотом они не питаются. Попробуем привычнее рецепты. Завезем пару тысяч кошек…
- И их снова сожрут. А потом примутся за нас. – Неожиданно подал голос, молчавший до этого барон Николас фон Шпильберг. Тайный хозяин Гамельна. Или уже не тайный? - Кто мешает дать этому бродяге попробовать?
Все переглянулись. А ведь действительно, отчего бы не дать менестрелю возможность изгнать крыс? А потом… Будет потом. И дальше само все решится. В конце-концов, кто мешает кинуть бродяге пару монет серебром, да показать дорогу к ближайшим воротам? А будет кочевряжится – дать алебардой по башке. Чтобы не смел смущать добропорядочных бюргеров.
И почему сразу эта мысль в голову не пришла, думал каждый. Кроме Конрада фон Швандена. Бургомистр хорошо помнил глаза Крысолова.
Потухавшие уже угли вспыхнули с новой силой, растревоженные веткой. Язычки пламени осветили двоих, сидящих у костра. Один был в лохмотьях, цвет которых терялся в полумраке. Второй в черной рясе с капюшоном, скрывающим лицо.
- И ты надеешься получить золота столько, сколько унести сможешь? - Монах подкинул щепочек в костерок.
- Альберт, я ведь совсем не так глуп, как хочу казаться, и как считают в Приоре. Дай Бог, унести ноги. Бюргеры не любят, когда их берут за карман. Особенно, когда хотят взять такую сумму. – Крысолов задумчиво глядел в пламя, левой рукой поглаживая четки из черного камня. - А если все же получится, что вырвать, то, думаю, последователи Раймунда де Пеньяфорта найдут, на какую благую цель потратить праведно заработанные гульдены.
- Истинно, найдут. – Ответил монах, осеняя себя крестным знамением. – И ты не будешь обижен.
- Альберт, - посуровел голос Крысолова, - мы, кажется, уже не раз это обсуждали. Псы Господни в любом случае не оставят без награды. Вот только награда не обязательно должна измеряться золотом.
- Конечно! Ты у нас же мечтатель возвышенный! И деньги тебя не интересуют! Такие деньги! – Доминиканец раздраженно кинул в костер палку, которой до этого помешивал угли. – Тебе нужен замок поглубже в горах, несколько ластов золота, и закрытые глаза Святой Церкви.
- Вот видишь, совсем мало прошу. – Вдруг улыбнулся Крысолов. – А еще, никак не обойтись без нескольких десятков людей, готовых пройти хоть до самого ада. И взять там кое-кого за кое-что.
- Никогда не мог понять славян. А русинов - особенно. – Снова перекрестился монах.
-И не поймешь! – Крысолов распустил ремешки на туго затянутом заплечном мешке, и начал в нем что-то искать. – А Генеральный Магистр понял. И всецело одобрил. «Иезус Сладчайший» слишком часто не может сделать то, что обещаю сделать я.
- На то он и Генеральный Магистр … - Философски заметил монах Альберт, и подставил кружку под винную струю.
-За победу?
- За нашу победу!
-Какое сегодня число? - Поинтересовался барон фон Шпильберг у бургомистра.
-Если Дьявол ночью не перевернул пару лишних листов календаря, то 20 июня. – Хмуро буркнул фон Шванден. Не нравилось ему все происходящее. Очень не нравилось.
«Отцы города» заблаговременно собрались на небольшой площадке на башне ратуши. Вино, закуска. Барон решил не отступать от своих привычек и лично пронаблюдать за происходящим. Не каждый ведь день доведется увидеть что подобное, не так ли?
И не поспоришь ведь.
Ровно в полдень Крысолов вошел в город. И хоть и одет в лохмотья был, но словно ярче они стали, да и сам он как-то вырос вдруг, да в плечах раздался. В руках держал маленькую дудочку, на таком расстоянии, почти и не видную.
С последним ударом часов Крысолов поднес ее к губам и подул. Тихо-тихо. Но волосы дыбом встали. Фон Шванден испуганно оглянулся. Все присутствующие словно бы превратились в статуи. Двигались только глаза, внимательно глядевшие на Крысолова.
А тот медленно шел по городу, выдувая нехитрую мелодию. А за ним, морем плескались живые волны черного цвета. В «море» вливались ручейки из каждого дома. И становилось оно все больше и больше. А крысы не кончались. И писк. Постоянный. Но, на удивление, мирный. Словно и не оттаптывали друг другу лапы черные звери.
Фон Швандену показалось даже, что радость какая-то слышится в писке том. И бургомистру снова стало жутко. Да так, что все прежние страхи показались невзрачным пустячком.
- Что он делает? - Сумел стряхнуть наваждение барон Шпильберг. – Насколько знаю, звук дудки, крыс гонит, а не приманивает!
- Диавольские козни! – Только и сумел сказать фон Шванден. – Ибо, только истинное порождение Сатаны способно на такое! И, гляньте туда! На зов этого еретика даже «крысиные короли» вышли из тайных дворцов ! Да, а вы принюхайтесь! Ведь ясно пахнет серой!
Все начали дружно втягивать воздух, в попытках учуять мерзостное зловоние.
- Зря мы все это затеяли… - Упал обратно в потертое кресло барон. – И будет нам кара небесная!
- Зато не будет крыс! И некому будет опустошать ваши амбары, барон! – Радостно завопил Мундель, указывая пухлой рукой в сторону реки.
Пока «отцы города» приходили в себя, странная процессия уже дошла до Везера. Крысолов, не прекращая играть, одним движением запрыгнул в лодочку, до того спрятанную в прибрежных кустах. На носу лодочки сидел кто-то, одетый в потрепанный плащ с капюшоном, отлично скрывающий не только лицо, но и очертания фигуры. Неизвестный сноровисто налег на весла, и легкая лодка понемногу начала выгребать к середине реки.
Крыс вода не остановила. По-прежнему, радостно пища, они лезли друг через друга. А река принимала их одну за другой. Места всем хватало. В этом месте Везер был шириной в четверть лиги. Да и течение было совсем не слабым….
А Крысолов все играл и играл, словно не легкие у него, а меха кузнечные….
Сомкнулась гостеприимная вода над крысиным аръегардом, и над ставшим снова безмятежным Везером, пронеслась последняя трель, гулко отозвавшись в колоколах церкви на рыночной площади…
- Все. – Выдохнул фон Шпильберг. И только сейчас понял, что последние полчаса, так и просидел неподвижно, вцепившись в подлокотники кресла, словно в Святое Распятие.
- Все. – Поддержал барона Алоиз Мундель. – И сейчас это порождение Тьмы придет требовать расчета. Конрад, стража готова?
Бургомистр с трудом понял, что от него хотят.
- Да, с утра еще все готово. – Фон Шванден кое-как поднялся на ноги. – А пока будем дожидаться дудочника, пойду-ка я, пропущу пару стаканчиков. В горле пересохло.
Барон проводил шатающегося бургомистра подозрительным взглядом. – Не нравится мне наш Конрад, господа, Бог свидетель!
- Истинно, господин барон! – согласился с ним Мундель. – Надо бы подумать, а нужен ли Гамельну такой бургомистр?
Крысолова пришлось ждать долго. «Отцы» уже успели не один раз обменяться новостями, перемыли кости всем отсутствующим, и выпили полбочонка рейнского. И тогда только, на площадку поднялся музыкант в разноцветном отрепье. То ли долгий подъем по лестнице, так вымотал, то ли то, что играть пришлось без остановки несколько часов, но Крысолов стал бледной тенью себя «полудненного, который только шагнул на камни площади. Потускневшие глаза, неровная походка, щеки, даже ввалились. Полутруп ходячий.
- Приветствую благородное собрание! – Поклона приличествующего не было. Так, обозначил, не больше.
На приветствие никто не ответил. Присутствующие продолжали разговор, глядя сквозь гостя. Только кто-то ехидно ухмыльнулся, и снова вернулся к беседе.
- Господа! – Чуть повысил голос Крысолов. – Отлично понимаю, что не во время, и, что вам важнее узнать, кто кого поимел на прошлую Пасху, но, может быть, хоть на мгновение оторветесь от столь увлекательного занятия?!
- Чего тебе, парень? – Первым решил ответить фон Шпильберг. – И кто ты вообще, такой?!
- Я - Крысолов. И я избавил Гамельн от крыс. И я выполнил свою часть работы! – С каждым словом, Крысолов приближался на шаг. И с каждым шагом его, с барона понемногу спадала спесь. – Теперь очередь Гамельна! Деньги где?
- Какие деньги?! – Собрал всю волю в кулак барон и поднялся навстречу Крысолову. – Ты – дьявольское отродье! И ты сначала нагнал в Гамельн легионы крыс, а потом их увел, рассчитывая обмануть честных христиан! Вон отсюда, и радуйся, что твой путь сейчас лежит за Везерские ворота, а не на костер! Чернокнижник! – Плюнул последним словом барон.
Коротко просвистела алебарда, соприкоснувшись с затылком Крысолова.
- За ворота его. Будет пытаться войти в город – убить без промедления. Запомнили? – барон пнул упавшего музыканта.
И, повернувшись к остальным, довольно усмехнулся.
- Учитесь, господа, как следует обращаться с мошенниками!
- И потом не говори, что не предупреждал! – Пробурчал монах, подойдя поближе к телу музыканта. Стражники протащили его через полгорода, от самой ратуши, и выбросили за воротами. Еще и от души приложившись сапогами. Особенно старший усердствовал, в потертом и не в меру грязном гамбезоне.
- Зато на руках донесли. Как гостя дорогого. – Простонал Крысолов и попытался встать. Хотя бы на четвереньки. Не получилось. Руки разъехались. Все же, со второй попытки, устоять получилось. Музыкант потряс головой, и сплюнул кровавым сгустком.
- Пару зубов точно выхлестнули, сволота! Чтоб у них на одном месте чиряк выскочил!
- Один на всех? – Поинтересовался Альберт.
- Ага. И чтобы жопы посрастались!
- А еще лучше всего, поближе к ноздрям!
- Странные вы, монахи, вот что скажу! – Скептически оглядел доминиканца Крысолов, все так же стоящий на четвереньках. – Сидите по монастырям, и про благочестивых людей такие гадости сочиняете! Хотя, - прислушался он к тому, как заныло сломанное ребро, чтобы у этих людей ноги поотнимались! Чтобы запомнили, как это, музыкантов обижать…. – Крысолов сумел подняться на ноги, и, устоял. Правда, ухватившись покрепче за плечо монаха.
- Пошли, уж. Герой. – Подхватил Альберт зашатавшегося товарища. – Пока местные не решились добить тебя ко всем чертям.
- И что, вам и чертей поминать можно?
- Нам все можно. Даже Люциферу поклонится разрешено. Если надо очень.
- А сало вам можно? – Крысолов даже остановился на мгновение.
- Сало? – Не понял Альберт. – Свиной жир, что ли? Можно, а что?
- Ну и слава Богу, хоть не евреи… - Ответил непонятливому доминиканцу Крысолов, и медленно захромал по дороге, не дождавшись, пока тот снова подставит плечо.
- Альберт, не спи! Зима присниться, замерзнешь! И Святой Престол не поможет! – Окликнул монаха музыкант.
- Русины клятые… - проворчал монах и ускорил шаг, догоняя уже ,довольно далеко ухромавшего Крысолова.
Про бродягу в Гамельне забыли через час, как бесчувственное тело, стража выкинула за ворота. И верно, что голову забивать мудрствованиями всякими? Крыс изгнал, и отлично. Ведь христианский долг как раз и состоит в помощи ближнему своему. А вот деньги за это требовать, или даже просить – есть грех. Да и не от Всевышнего власть над зверьем такая дана.
Так что, пусть радуется, что живым ушел. А барон фон Шпильберг – добрейший христианин. И мудрейший управитель. Ишь, как ловко наглецу все разъяснил. И ни геллера не потратил! А вот бургомистр ,хватку-то, утерял…
Фон Шванден все эти слухи отлично слышал. А последний и сам поддерживал. Он-то, в отличии от остальных жителей, видел не только изгнание крыс. Он прекрасно помнил тот ужас, что плеснул из глаз крысы, увидевшей, с кем он разговаривает в кабинете.
И этот, чужой, случайно подсмотренный, ужас начинал захлестывать бургомистра все сильнее и сильнее. Липкий и черный. Как крысиная спина, мелькающая совсем рядом.
Неделя прошла. А показалось, что не один год остался за спиной. День святых Иоанна и Павла. День, когда Гамельн забывал, что он город почтенных бюргеров, и превращался в одной сплошной праздник. С песнями, танцами. И вином. Как без вина?!
И фон Шванден напился. Быстро и безобразно. Уже в полдень бургомистр с трудом добрался до кабинета, кое-как притворил дверь, и, уткнувшись носом в истоптанный ковер, захрапел.
А ровно в шесть вечера, когда самые охочие до выпивки уже порасползались по домам, повторив судьбу бургомистра, на Маркткирхе вдруг кто-то заметил музыканта. С серебряной флейтой. И в странно знакомом рванье.
Никто так потом и не вспомнил, кто первым крикнул «Бей его! Крысолов вернулся!». А может вспоминать не хотел. Потому что, Крысолов улыбнулся набегающей толпе, и поднес флейту к губам.
И ноги сами понеслись в пляс под странную мелодию. Рванный ритм затягивал, заставлял бездумно дергаться всем телом, выбрасывая вверх руки, приседая, тряся головой…
А отовсюду, к Крысолову, сходились со всего города дети. Совсем малыши, и чуть постарше. Даже почти взрослые были. Дети окружали музыканта безмолвным кольцом, с обожанием следя за каждым движением.
Оказавшийся на рыночной площади барон, что в который раз рассказывал благодарным слушателям, как он ловко с безродным бродягой разделался, в панике схватился за меч. Но клинок жалобно зазвенел по мостовой, а сын барона, выбивший оружие из рук отца, радостно что-то вопя вбежал в круг. Дети молча подвинулись, уступая место в строю.
Крысолов улыбался краем рта. И глаза смеялись. Он шагнул вперед. И вместе с ним шагнули дети. А взрослые все отчаяннее начали вытанцовывать, не в силах будучи остановиться.
Так они и шли. До набережной. А потом – двести локтей до баржи, которая ночью под загрузку зерном пришла. Алоиз Мундель еще удивлялся, что в самый канун праздника явились, не побоялись Гнева Господнего….
Первым на борт поднялся Крысолов. И играл, пока нога последнего ребенка не ступила на палубу баржи, и пока матросы, не втянули сходни на борт. Подгоняемая течением и развернувшимся парусом, баржа понемногу начала отваливать от берега…
На берегу пытался встать на ноги, уставший до полного изнеможения, барон, хуля Небеса и грозя страшными карами похитителю. А на барже, все, кроме детей и Крысолова, выковыривали из ушей смолу и прочие заглушки.
- Ну ты даешь! – Восхитился Альберт, одетый уже не в доминиканскую пелерину, а в рабочую крутку. – Если бы не предупредил, я бы сам под святого Витта заделался бы!
- Команда как? – Перебил его Крысолов.
-Надежная. – Серьезность снова вернулась к монаху. Его невысокая фигура вдруг приобрела прежнюю осанистость, а в голосе добавилось металла. – Как ты и просил. Мазуры и пара гуцулов. Понимают только на своем, и когда про деньги разговор заходит.
-Кстати, о деньгах…
- Магистр просил не беспокоиться. «Ласточка» идет в Бремен. Там вопрос и решится окончательно. Но, пока, если предварительно… - Монах склонился к уху и понизил голос. – Название «Дечин» тебе что-то говорит?
- На юге Чехии, где-то? - Попробовал угадать Крысолов.
- Практически. На севере. Как вы и договаривались. Небольшой городок. Рядом горы. Замок местного барона отдают в полное распоряжение. Так что, все, по списку.
Альберт хлопнул музыканта по спине. – Ты еще возьмешь Вольфрама за бейцалы. И найдешь Зимний Виноградник.
- Главное, за поиском, себя не потерять… - скрипнул Крысолов зубами. – И дети… - сказал , оглядывая столпившихся маленьких гамельнцев. Действие флейты и не думало проходить, и они, с прежним восхищением смотрели на двух взрослых.
- Что «дети»? Будем в Бремене, отберешь себе сколько надо. Святой Престол не возражает. И даже, в свете твоих прежних заслуг перед Церковью, изволил тебе помощь оказать. Советом и действием.
- То есть? - Насторожился Крысолов.
- Ты забыл в штат нужных тебе взрослых включить пару поваров! – С совершенно серьезным видом сказал доминиканец, и, не утерпев, рассмеялся, увидев ошарашенное лицо товарища.
Очень понравилось, большое спасибо. Может, потому, что подобный жанр и мне близок особенно. Ляпы и недостатки не искал, поскольку не люблю этого делать - это дело автора. Поэтому без критики. Еще раз - просто спасибо
Благодарю Вас)) Если есть желание с продолжением ознакомиться, и со всем остальным - на СИ "Рагимов Михаил Олегович". Отсюда ухожу(((
Черная смерть
Одни говорили, от нечестивых агарян все пошло. Другие – что схизматики всему виной. А кто и на приверженцев неистового немца грешил. Слухов немеряно ходило. Не столь важно на самом деле, где все началось. Важнее – где продолжилось. А продолжилось в благословенном всеми святыми Милане. Городе ста церквей…
Колокола звонили не переставая. У Адольфино уже уши опухли от неумолчного набата…. Только не в звоне спасение, не в молитвах… Люди все равно умирают. Один за другим. А священники твердят, что все дело в грехах человеческих. Врут!
Иначе, почему тогда умер дед, не пропускавший ни одной службы? И почему вспухли в подмышках у матери и сестры страшные нарывы? Которые, кажется, переливаются адским огнем внутри…. А ведь последнюю неделю, даже домой не являясь, женщины провели в соборе, вымаливая прощение себе и другим. И в доме появились только сегодняшним утром. Бледными призраками, так непохожими на самих себя…
Родных-то за что?! Не грешили ведь, даже в мыслях! Ну, а если и было что, так отмаливали долгими ночами, стоя на коленях перед распятием. ..
Пусть лучше заберет меня – вора, клятвопреступника и убийцу! Адольфино бился лбом о вытертый пол, путал от слова молитв, захлебывался слезами горя и жалости…. А с креста хмуро смотрел Спаситель. И не было во взгляде Его обещания спасения. А только злоба и ненависть к рабам своим…
И к нему, Адольфино Чиано, по прозвищу «Нож», лично!
Пока никто из родных его не видел, озабоченный больше причитаниями, парень сорвал со стены деревянный крест с мучительно изогнувшимся Иисусом…
Во дворе, в воротах полыхало два костра. Сухо стреляли ветки можжевельника, от сгоревших лепестков розмарина удушливо воняло…
Распятие полетело в пламя. Радостные языки коснулись лакированной поверхности… Торопясь, пока не отняли законную добычу, охватил целиком. Вспыхнуло, вмиг окутавшись целиком, распятие. Показалось на миг, что распятая фигурка корчится от боли…
Неведомый страх охватил все тело. Адольфино, не боявшийся с одной испанской навахой выходить на добрый десяток врагов, бросился бежать. Оступился, попав ногой в угли. Боль почти не коснулась сознания. Лишь подстегнула…
Нож бежал, не разбирая дороги. Городские ворота не охранялись. Кто по доброй воле попытается войти в город, над которым ветер развевает черные флаги опасности?
Вот и бежал Адольфино, пытаясь болью в ногах заглушить боль в сердце… Пока с размаху не ударился обо что-то большое и мягкое. Кое-как вытерев набежавшие слезы, парень поднял голову. На него внимательно смотрел всадник. В которого Адольфино и врезался. Точнее, в его лошадь.
Всадник росту был росту невысокого. И совсем не местным. Серые глаза - редкость в этих краях. А светлые волосы – особенно. Да и одежда вовсе не итальянская. Скорее, в Германии пошита, если где не севернее…
- И за кого же Вы, мой друг, приняли моего бедного коня? - дружелюбно поинтересовался всадник, без зазрения совести рассматривая Чиано. – Неужели, слава неугомонного Дона проникла и сюда, и я показался Вам страшным драконом – поедателем девственниц?
Адольфино хотел было вспылить. Но передумал. В словах незнакомца издевки не было и малой толики. И улыбался он вполне открыто. А еще открытей улыбался за спиной всадника конный десяток. И в каждой улыбке было ожидание. Дерзости они ждали. Или даже намека на нее. Чтобы повод был ухватить одну из множества пистолетных рукоятей, и пустить пулю, а то и две, в бедного Ножа.
- К нам пришла Черная Смерть. – только и сказал Адольфино. И продолжил. – Поэтому, господа, вы выбрали совсем не то время, дабы посетить наш славный город.
Нож не зря несколько лет проходил служкой при сельской церквушки. Давно это было. Еще до того, как переманили отца его дружки. И не оказалась семья Чиано в маленьком домике близ городской стены. Но, «господские» слова и некоторые правила этикета отложились в памяти крепко. Не раз и не два, вызывая удивление товарищей…
- А мы знаем. – улыбка с лица всадника пропала, словно и не было ее. – Поэтому мы и здесь.
Неуловимым движением он швырнул что-то в лицо Чиано. Тот лишь в последний момент сумел выхватить из воздуха брошенный предмет. На ладони лежала монета. Определенно серебряная, и определенно тяжелая.
- Не смотри так удивленно. Самый обыкновенный Гран бланш. Старая французская чеканка. Проведешь нас самой короткой дорогой до Сант-Эусторджо, получишь еще одну. А то и две. Идет?
Адольфино кивнул. Все равно родных уже не спасти. А деньги лишними никогда не были и вряд ли будут… Ну, а в церкви, можно потом и молебен заказать. Может, к просьбам своих наместников на Земле, Бог прислушается лучше?
- А вы не боитесь? - спросил Чиано, когда уже сидел на чьем-то запасном коне, и ехал возле загадочного всадника.
- Чего не боимся? Черной Смерти? Так у нас с Дьяволом договор. Мы не скупаем души, а его дела обходят нас стороной.
То ли паренек действительно провел самым кратким путем, то ли, Сант-Эусторджио находилась недалеко. Как верно заметил когда-то сержант Мирослав, по совершенно, впрочем, другому поводу – «Без бутылки не разберешься!». Ну, это не столь важно. Должны были прибыть – явились. Встречайте.
Делегация не подвела. Встретили у церковных ворот. Человек двадцать в черных рясах. Седые венчики волос, солнечные зайчики от гладко выбритых тонзур… И обреченные глаза людей, уже смирившихся со смертью. И уже себя похоронивших….
Безмолвный жест, приглашающий за собой. Швальбе спрыгнул с коня и пошел вслед за все так же не издавшими ни слова монахами.
- Эээ! – кинулся вслед за ними приблудившийся итальянец, ставший по воле Рока проводником
Его тут же поймали за плечи, развернули к себе лицом, и, дыша перегаром, смешанным с чесноком, сказали с непонятным акцентом:
- Малыш, мне глубоко все равно, что ты гроза квартала, и таскаешь за пазухой наваху из Толедо. Понял?
- Понял. – испуганно согласился Адольфино. А сам все пытался понять, как же этот крепыш, что, казалось, проспал всю дорогу, успел все про него разузнать….
- Тебе же капитан Швальбе говорил, что мы обязались не скупать души?
- Говорил… - Что же это такое… От страха поперек горла что-то стало намертво, и перекрыло дыхание. Нож испугался. Очень сильно.
-Но умения-то остались. Вот и можем разглядеть даже в самом отброшенном отбросе жемчужное зерно! – все верно понял собеседник со странным говором. И что дышать перестал почти, и что руки задрожали…. - Только портки не замочи! Шучу я. – И расхохотался. К нему присоединились и остальные из отряда загадочного капитана. Солдаты спешились, собрались тесной кучкой. С постоянной оглядкой на ворота – пошла по рукам объемистая фляга. И Ножу перепало немного.
Хлебнул, закашлялся… Тут же получил несколько тумаков по спине. И маленький кусочек копченого мяса, чтобы закусить странное жжение во рту.
- Осторожнее, малыш! Вудка не вино! Крепких любит.
Наконец Адольфино прокашлялся. И спросил у того, с акцентом который. Как услышать успел, все его сержантом называли….
- Сержант! – тронул Чиано его за рукав пыльной куртки. Вовсе неуместной в жаре миланского лета.
- Га? – обернулся сержант. – Если до ветру сходить – так никто не держит. Дуй себе со всех стволов. Мы тут долго еще будем. А капитан Швальбе никогда не оставлял неоплаченных долгов!
После столь торжественной тирады сержант горделиво выпятил грудь. Словно сам, из личного кармана, со всеми капитановыми должниками расплачивался. Или, судя по потертой рукояти даги, выглядывающей из сапога, скорее прирезывал в темном углу назойливых кредиторов.
Адольфино не стал задерживаться дольше необходимого. Не убегут, действительно. А если и убегут, ну что же. Милан не столь велик, чтобы Чиано - Нож не нашел своих обидчиков. Хоть и те еще ребята… Тертые – перетертые. Не одна загубленная живая душа за плечами….
Все немцы – жадные сволочи, как дед говорил. Мир праху его. А пока что, дворами да переулками пробежать с четверть лиги до церквушки святого Христофора. Да там оплатить молебен за здравие матери с Кармен. Может, хоть песиглавец поможет. Докричится до Христа.
И бегом-бегом обратно. К Сант-Эусторджио… Судьба родных – в руке Господа. А лишний раз видеть их страдания выше любых человеческих сил. Особенно, когда встает перед глазами корчащаяся в огне фигурка…..
Собор пустовал. И шаги эхом отдавались от стен. Монахи все так же хранили молчание. Наконец, процессия обогнула неф, и оказалась около неприметной дверцы. Тот самый служитель Бога, что звал за собой – указал на нее. И чуть слышно прошептал:
- Вас ждут, капитан.
Швальбе поклонился монаху, и потянул дверь на себя. Поддалась легко. И капитан шагнул внутрь, заранее готовясь к полумраку и лицезрению обезображенного лика местного «папы».
За коротким, в три шага коридором, оказалась еще одна дверь. Мысленно перекрестившись, Швальбе открыл ее. По глазам ударил яркий свет пары десятков свечей и нестерпимый жар.
- Проходите, Гунтер, и чувствуйте себя как дома!
- Благодарю Вас! – ответил Швальбе. Да, капитан, как ни прискорбно сознавать, но Вы – олух царя небесного. Привыкли ко всяким мерзостям, и на приличных людей кидаетесь. Говорящий не был ни стар, ни изуродован. Лет 35-40 от силы. Широкие плечи, крупные ладони, черные волосы, сросшиеся брови. Сидит в окружении сразу трех жаровен. Потому и жар нетерпимый в комнатушке. Но на лице ни капли пота.
- Грех не воспользоваться советом и опытом предшественника, – кивнул хозяин на пышущие жаровни.
- Вы Папу Климента Шестого в виду имеете? – уточнил Швальбе, и, ничуть не стесняясь, присел по-турецки, на ковер, устилающий пол.- Его, насколько знаю, жар все-таки,
спас от миазмов.
- Положительно, Ватикан не ошибся в том, чтобы обратиться за помощью именно к вам, сеньор капитан! Ах, да, забыл представиться! – извинился последователь Климента. – Можете называть меня Диего. Настоящее имя может сказать слишком многое.
- Понимаю, сеньор Диего. Отлично понимаю. Кстати, Вы не будете против, если я все же несколько разоблачусь? Жарко, понимаете ли. – Швальбе снял мокрую уже насквозь куртку, оставшись в рваном колете и рубашке.
- Ах, простите мне мою оплошность! – смешно всплеснул руками «Диего». – Надеюсь, Вы, любезный капитан, позволите мне загладить сие досадное упущение хорошим вином?
- Сочту за честь! – манерно склонил голову Швальбе.
- Рейнское?! – пару минут спустя в удивлении воскликнул он, пригубив из бокала. Темно-красно вино в обрамлении веницианского стекла….
- Вас это удивляет? – улыбнулся Диего.
– А меня нет, – тут же посерьезнел он. – Удивительнее должно быть то, что Вы из далекой безбожной Чехии явились на просьбу о помощи, отринув глупую вражду.
- Знаете, Диего… - снова пригубил вино капитан. – Я, как и те, кто имеет право отдавать мне приказы, придерживаемся несколько других взглядов на взаимоотношение конфессий. Вам, думаю, знакомы высказывания Боккаччо о трех перстнях?
- Безусловно! Любой благовоспитанный человек должен быть знаком с этой новеллой!
- Тогда, думаю, Вам проще будет принять мысль, что для меня нет особой разницы между католиками, протестантами и православными. Кстати, если между нами – в моем отряде есть представители всех этих церквей.
- Да вы что?! – округлил в удивлении глаза Диего. – И…
- И совершенно без эксцессов, как должно было бы произойти. – добил ошеломленного собеседника капитан. И сам долил себе вина.
- Чудны дела твои, Господи… - тряхнул головой Диего. – Капитан, отдайте бутылку. Самое время промочить горло, и переходить наконец к делу. А оно состоит в следующем….
На постой отряд расположился прямо в одной из пристроек церкви. Место нашлось всем. И лошадям, и людям, и даже одному местному жителю. Правда, солдаты, помаявшись на жаре, порасползались кто куда, получив на прощание просьбу – сильно монахов не обижать. А то их самих сержанты обижать начнут….
- А этот что тут делает? – Швальбе был изрядно пьян даже на вид, и от него ощутимо несло винными парами.
- Капитан, Вы мне кое-что должны! - дерзко влез в разговор Адольфино.
- Мир, я ему что-то должен? – совершенно пустым взглядом осмотрел его Швальбе. – В упор не припоминаю.
- Капитан, я не Мирослав. Я – Гавел. – терпеливо разъяснил второй сержант. – А парню Вы должны еще пару серебрушек за указание верных тропок к сему обиталищу Господа. – сержант истово перекрестился на ближайшие купола, вознесенные, казалось, до самого неба....
- О, точно! Гавел, а почему ты прикинулся Мирославом?! И где этот негодяй?
- Мир сейчас в кухарне. Договаривается о постановке на довольствие. – терпению сержанта Гавела не было конца… - А я никем не прикидывался, ибо мастерством лицедейским не владею. Да и грех сие.
-Какой полезный сержант у нас есть, оказывается! А ты, Гавел – балбес! Но мой любимый балбес! – умилился Швальбе. И рухнул Гавелу под ноги.
- Помогай! – кивнул тот Адольфино.
Вдвоем они кое-как перетащили обмякшее тело капитана под навес. Солнце, хоть и грозило через пару часов спрятаться за горизонтом, по прежнему жгло беспощадно.
- Ну, и тушу отожрал наш капитан, прости меня, Господи, за слова ругательные! – вытер пот со лба Гавел. – А на вид – словно бы тебе госпитальер отощавший.
- Сеньор Гавел, так что с деньгами? – все же спросил Адольфино, мысленно уже попрощавшийся с возможным зароботком.
- С деньгами? – переспросил сержант, усевшись рядом с капитаном, храпевшим во сне. – Мы тебе сколько должны?
- Сеньор капитан обещал еще две!
- Ну, две, так две. – устало ответил Гавел, и запустил руку за пазуху. Покопавшись там недолго, выудил несколько монет. Они с легким звоном перекочевали к Чиано.
- Эээ, тут много слишком!
- На лишнее вина купи! Если оно еще продается в этом городе. – отмахнулся от назойливого итальянца сержант.
Парень кивнул и скрылся из виду, мгновенно потерявшись среди плотной застройки задов церковного подворья.
- Куда это он? - спросил подошедший Мир у собрата-сержанта.
-Да понимаешь, достал в конец! «Отдайте деньги, отдайте!» Тьфу , одним словом! Никакого терпения у итальяшек! Нет, чтобы капитанского пробуждения дождаться, да с него пытаться стребовать. Нет, пристал как репей к волосатой дупе. Пришлось отсыпать, что в калите нашлось, да отпустить восвояси. С наказом вина на лишнее принести.
- Не выйдет ничего. Вино тут к продаже запретили. По веницианскому образцу. Поддержания порядка для. Да и парень не тот, вряд ли вернется.
- Запретили? – подозрительно посмотрел Гавел на спящего капитана. – А какого тогда беса, Гунтер валяется пьянее вина?
- Он же с церковниками общался. По поводу вызова. А с ними иначе нельзя. – ответил Мирослав. И присел рядом с Гавелом. Благо, тени от навеса хватало всем. – Ребята где?
- В подвале попрятались. Там прохладно. Не то, что пекло тутошнее.
- Ясно… О, малыш, ты вернулся! И как вижу, совсем не с пустыми руками!
Воровато оглядываясь, Адольфино поставил перед сержантами зазвеневший мешок.
- Как вы и сказали, сеньор, сержант! На лишние достал вина. Не самое лучшее, но, какое есть. – и неожиданно всхлипнул.
- Надеюсь, что внутри не уксус, которым все вокруг залито. – сказал Мирослав и вытащил из мешка пузатую бутылку. Кое-как выковырял кинжалом пробку, и, подозрительно принюхавшись, сделал первый глоток. А знаешь, - отдал он емкость Гавелу, - очень даже ничего!
- Это радует! – принял бутылку сержант, и приглядевшись к Адольфино, хлопнул подле себя ладонью. – Присаживайся. И рассказывай, что случилось. Никогда не поверю, что у такого пробивного парня, глаза на мокром месте из-за пустяков.
- Они умерли…
Сержанты не стали переспрашивать кто именно. И так понятно, что не по соседям захлебывается плачем взрослый парень с испанской навахой под рубашкой….
- Доброе утро, сержант, чего не спишь? - потянулся всем телом капитан, и зевнул, прикрыв рот кулаком. – Зябковато нынче…
- Не положено на посту спать. – Гавел, сидящий у маленького костерка, протянул Швальбе кружку. – А вы как думали, пан капитан? От ночи ко дню переход, однако, вот и зябко. А что лето на дворе, так то с какой стороны посмотреть. Дыхание той, что коня бледного оседлала – всегда холодит
- Все бы тебе издеваться над бедным командиром, ирод! Философиями прямо с утра грузить вздумал. – скривился капитан, но кружку бережно принял. – Ты туда чего намешал, потомок Медичи в пятнадцатом колене?
- Как обычно. Куринный помет, пара крысиных хвостов, немного конского волоса. И не в пятнадцатом, а намного ближе. Ихняя служанка своему мужу с моим троюродным дедом на конюшне кувыркалась.
- Понятно. Супротив таких откровений не попрешь. – Швальбе ухватил горячую посудину двумя руками, принюхался, глоток сделал… - Ну, что могу сказать, особенно тебе удался конский волос. Наверное, в память о конюшне. – И попытался сплюнуть чаинку, прилипшую к губе.
- До чего вчера договорились? – убрал котелок с огня сержант.
- Мир где? Чтобы по два раза не рассказывать ничего.
- Итальяшку муштрует.
- Кого? – не понял капитан. От удивления даже чуть чай не пролил. – какого-такого итальяшку?
- Которому некий пан капитан был должен два Гран Бланша.
- Да? Ты отдал, получается? Напомни – верну. Все же, весело…. – задумчиво почесал затылок Швальбе. – Хорошее вино у сеньора Диего…. Что я еще пропустил?
- Тут еще приходили странные монахи. Приволокли три тюка. Мы их возле коней сложили. Легкие такие.
- Про то, предупреждали. Мое же требование.- усмехнулся Швальбе. – Ты мне лучше разъясни, что там с тем парнем?
- Да что там объяснять? Они щас с Миром танцуют где-то в за сараями. Сержант с кордами, малой с навахой.
- В четыре утра? – с сомнением посмотрел на алеющий горизонт капитан. – Мир совсем уже свихнулся. И что он нашел в этом итальяшке, кроме навахи?
- Во-первых, парень круглый сирота. Вчера последние померли. Во-вторых, очень похоже, что у него невосприимчивость к поветрию.
- А это уже интереснее….
Болезнь уйдет. Обязательно уйдет. Нужно только сделать то, что ОН приказал. Тяжело. Кругом те, кого знал. И знаешь. Друг, знакомый, тот, кого видишь каждый Божий день… Или уже не Божий?! Не знаю. Кто я, чтобы различить в том, что кругом, чей Промысел сие. То ли Господа, то ли… А может и ОН привел за собой сонмы крыс и мух.
О, Вельзевул, Повелитель Мух, я сделаю все, что должен. Только и ты не забудь верного своего раба. Не откажи в милости. Столь малой и столь нужной…
Всего-то, пройти внутрь церкви. Вытащить из-за пазухи заветный узелок… И осторожно, кончиками пальцев провести по дереву сидения. За пальцами остается маслянистый след. Чуть желтоватый…
Толчок в плечо. Вроде бы случайный. Еще один. Да что же это делается такое?
Руку словно тисками зажали. Под капюшоном – серые глаза. Такие более приличны в Германии, нежели тут… Удар, вспышка, темнота…
Люди идут в храмы. За спасением. Спасают не душу – тело... Но, что поделаешь, такова человеческая природа. Большинство приемлет лишь скотское, не понимая, что смерть лишь приближает время, когда окажешься у престола Царя Небесного.
Ничего, он все решил за стадо, ворочающееся неопрятным клубком. И поможет. Чем сможет. Нужно немного. Лишь пронести склянку туда, где больше всего народу. И открыть плотно притертую пробку. Место – совершенно не важно… Например, церковь. Чем Храм Божий плох? Наоборот – отсюда ближе к Небесам…
Но пальцы бессильно нащупали лишь пустоту. Где?! И тут же, выныривает из строя прихожан, невысокий парнишка. Подмигивает. И бьет коленом в то место, где ноги сходятся. И где у мужчины самое дорогое находится…
Боль прошивает от пяток до затылка. И падение на булыжник уже не кажется болью…
- В который раз склонен признать, сеньор Диего, что в монастырских подвалах хранится воистину прекрасное вино.
- Да что Вы такое говорите, сеньор Швальбе! – всплеснул руками хозяин жарко натопленной комнатушки за нефом Сант-Эусторджио. – А я и не догадывался!
Капитан отсалютовал бокалом. В который раз полюбовавшись игрой света в глубине темно-красной бездны.
- Как прошло? - спросил Диего.
- Неплохо. На самом деле, конечно, хотелось бы лучше, но как вышло, так вышло…
- Под фразой «хотелось бы лучше», Вы, достопочтенный капитан понимаете отсутствие в будущем причин, повлекших Вашу нынешнюю хромоту? – сеньор Диего совершенно по-птичьи наклонил голову, пристально рассматривая Швальбе.
- И это тоже. – смущенно кивнул капитан. – Подвела лишняя самоуверенность. Не ожидал, что за жалким разносчиком блох, собранных с мертвых крыс, будут так пристально наблюдать и охранять. Да и как-то совершенно упустил из виду то, что за клювом «чумного доктора» может скрываться совершенно каторжное рыло.
- Наша самоуверенность часто оказывается губительной… Насколько знаю, у вас есть потери, капитан?
- Немногочисленные. В пределах допустимого.
- Пятеро из десяти… - задумчиво протянул сеньор Диего.
В жаровне чадно догорала охапка розмарина, наполняя комнатушку удушливым дымом….
- Из двенадцати, сеньор Диего. Из двенадцати. Среди погибших – новичок, вошедший в мой отряд меньше трех дней назад. Да и меня Вы забыли посчитать.
-Ах да, капитан! Простите! Но, смею заметить, устраивать подлинные гекатомбы в церковном дворе во время заутрени…
- Крайне оригинально, не так ли?
- Вы читаете в моем сердце, капитан! – священник даже не пытался скрыть усмешку. – действительно, крайне оригинально. Жаль, что Вы не успели взять всех отравителей.
- Мы - нет. А Вы? – Швальбе подмигнул. – Или скажите, что Псы Господни не сумели удержать в своих клыкам жалкие пару десятков заблудших душ?
Диего не ответил. Впрочем, молчание долго не продолжалось. Инквизитор зашелся в приступе смеха, чуть не опрокинув на ковер жаровню.
- Капитан, я в который раз благодарю Провидение, пославшее сюда именно Вас!
Швальбе скромно улыбнулся. – Благодарить следует не Провидение, а мое непосредственное руководство.
- Разберемся! -уверенно махнул рукой сеньор Диего. – Думаю, Ватикан рассудит все верно.
- Кстати, сеньор Диего, или как Вас нынче называть? – спросил капитан у инквизитора. – Что удалось узнать у пойманных?
- Да зовите как Вам угодно будет, мне не привыкать к разным именам. А рассказали они много…
Солнце, казалось застыло в зените. Под палящими лучами даже птиц слышно не было. Спрятались. Только гулко ступают по тракту копыта двух десятков коней. Вздымают клубы желтой пыли…
- Жаль парня. – ни к кому не обращаясь, сказал вдруг сержант Гавел. – Из него вышел бы добрый солдат.
- И злой христианин. – так же, в никуда, произнес Швальбе. – Такие испытания редко прощают до конца. И, возможно, даже лучше, что Чиано поймал ту злосчастную пулю.
- Гунтер, тебе когда крайний раз говорили, что ты – редкостная скотина? – вмешался в разговор Мирослав. Сержант пришпорил коня, и теперь, во главе небольшого отряда три всадника идут плотной кучей.
- Честно ? - обернулся капитан к Мирославу. –Ровным счетом вчера. А еще , мне пообещали скверную смерть, когда Всадник Утренней Зари войдет в мир.
- Всадник Утренней Зари? – удивился Мирослав. – У этих придурков, из-за жары вытекли последние мозги.
- А у кого не вытекли, так те выбил Гавел.
- Да достали вы уже, майне камараден! Я ж не виноват, что тот итальяшка случайно виском об бордюр вмажется?
- А клюв ты у него на память отломал? – засмеялись капитан с Мирославом.
- Да подите к черту! – обиделся сержант, и отвернулся, разглядывая неровно подстриженную конскую гриву.
- Еще один! Надо было тебя тоже сдать сеньору Диего!
- Мир, он такой же сеньор, как я император Барбаросса!
- Доминиканцы? И прочие Иисусы Сладчайшие?
- Ты тоже решил слегка отупеть? – с подозрением оглядел капитан своего сержанта.
- Еще бы, столько пить! – бросил через спину, по-прежнему обиженный Гавел.
- Зависть – смертный грех! Ладно, капитан, что еще известно стало?
- Кто-то очень умный создал тут целую секту. Некие «люцефиристы». Смертью других, хотят отсрочить свою. Таскают по тем местам, где бывает много людей, дохлых крыс, всякую хрень с трупов, ну, и те «ладанки», которых мы на площади целый тюк насобирали.
- И зачем, кстати?
- Притащим в Денич, а там, пусть Верховные разбираются, может ли смесь аконита, мышьяка и десятка каких-то стебельков вызвать чуму.
- А с сектой-то, что ?
- Да ничего. Мы определили возбудитель. А причину пусть врачуют сами. Зря, что ли, в Милане нынче Первый Заместитель Верховного инквизитора пил вино с каким-то капитаном?
Куртка давно лежит поперек седла. А рубашка от пота мокрая насквозь. Болит нога….
Кончается лето 1630 года от Рождества Христова….
Одни говорили, от нечестивых агарян все пошло. Другие – что схизматики всему виной. А кто и на приверженцев неистового немца грешил. Слухов немеряно ходило. Не столь важно на самом деле, где все началось. Важнее – где продолжилось. А продолжилось в благословенном всеми святыми Милане. Городе ста церквей…
Колокола звонили не переставая. У Адольфино уже уши опухли от неумолчного набата…. Только не в звоне спасение, не в молитвах… Люди все равно умирают. Один за другим. А священники твердят, что все дело в грехах человеческих. Врут!
Иначе, почему тогда умер дед, не пропускавший ни одной службы? И почему вспухли в подмышках у матери и сестры страшные нарывы? Которые, кажется, переливаются адским огнем внутри…. А ведь последнюю неделю, даже домой не являясь, женщины провели в соборе, вымаливая прощение себе и другим. И в доме появились только сегодняшним утром. Бледными призраками, так непохожими на самих себя…
Родных-то за что?! Не грешили ведь, даже в мыслях! Ну, а если и было что, так отмаливали долгими ночами, стоя на коленях перед распятием. ..
Пусть лучше заберет меня – вора, клятвопреступника и убийцу! Адольфино бился лбом о вытертый пол, путал от слова молитв, захлебывался слезами горя и жалости…. А с креста хмуро смотрел Спаситель. И не было во взгляде Его обещания спасения. А только злоба и ненависть к рабам своим…
И к нему, Адольфино Чиано, по прозвищу «Нож», лично!
Пока никто из родных его не видел, озабоченный больше причитаниями, парень сорвал со стены деревянный крест с мучительно изогнувшимся Иисусом…
Во дворе, в воротах полыхало два костра. Сухо стреляли ветки можжевельника, от сгоревших лепестков розмарина удушливо воняло…
Распятие полетело в пламя. Радостные языки коснулись лакированной поверхности… Торопясь, пока не отняли законную добычу, охватил целиком. Вспыхнуло, вмиг окутавшись целиком, распятие. Показалось на миг, что распятая фигурка корчится от боли…
Неведомый страх охватил все тело. Адольфино, не боявшийся с одной испанской навахой выходить на добрый десяток врагов, бросился бежать. Оступился, попав ногой в угли. Боль почти не коснулась сознания. Лишь подстегнула…
Нож бежал, не разбирая дороги. Городские ворота не охранялись. Кто по доброй воле попытается войти в город, над которым ветер развевает черные флаги опасности?
Вот и бежал Адольфино, пытаясь болью в ногах заглушить боль в сердце… Пока с размаху не ударился обо что-то большое и мягкое. Кое-как вытерев набежавшие слезы, парень поднял голову. На него внимательно смотрел всадник. В которого Адольфино и врезался. Точнее, в его лошадь.
Всадник росту был росту невысокого. И совсем не местным. Серые глаза - редкость в этих краях. А светлые волосы – особенно. Да и одежда вовсе не итальянская. Скорее, в Германии пошита, если где не севернее…
- И за кого же Вы, мой друг, приняли моего бедного коня? - дружелюбно поинтересовался всадник, без зазрения совести рассматривая Чиано. – Неужели, слава неугомонного Дона проникла и сюда, и я показался Вам страшным драконом – поедателем девственниц?
Адольфино хотел было вспылить. Но передумал. В словах незнакомца издевки не было и малой толики. И улыбался он вполне открыто. А еще открытей улыбался за спиной всадника конный десяток. И в каждой улыбке было ожидание. Дерзости они ждали. Или даже намека на нее. Чтобы повод был ухватить одну из множества пистолетных рукоятей, и пустить пулю, а то и две, в бедного Ножа.
- К нам пришла Черная Смерть. – только и сказал Адольфино. И продолжил. – Поэтому, господа, вы выбрали совсем не то время, дабы посетить наш славный город.
Нож не зря несколько лет проходил служкой при сельской церквушки. Давно это было. Еще до того, как переманили отца его дружки. И не оказалась семья Чиано в маленьком домике близ городской стены. Но, «господские» слова и некоторые правила этикета отложились в памяти крепко. Не раз и не два, вызывая удивление товарищей…
- А мы знаем. – улыбка с лица всадника пропала, словно и не было ее. – Поэтому мы и здесь.
Неуловимым движением он швырнул что-то в лицо Чиано. Тот лишь в последний момент сумел выхватить из воздуха брошенный предмет. На ладони лежала монета. Определенно серебряная, и определенно тяжелая.
- Не смотри так удивленно. Самый обыкновенный Гран бланш. Старая французская чеканка. Проведешь нас самой короткой дорогой до Сант-Эусторджо, получишь еще одну. А то и две. Идет?
Адольфино кивнул. Все равно родных уже не спасти. А деньги лишними никогда не были и вряд ли будут… Ну, а в церкви, можно потом и молебен заказать. Может, к просьбам своих наместников на Земле, Бог прислушается лучше?
- А вы не боитесь? - спросил Чиано, когда уже сидел на чьем-то запасном коне, и ехал возле загадочного всадника.
- Чего не боимся? Черной Смерти? Так у нас с Дьяволом договор. Мы не скупаем души, а его дела обходят нас стороной.
То ли паренек действительно провел самым кратким путем, то ли, Сант-Эусторджио находилась недалеко. Как верно заметил когда-то сержант Мирослав, по совершенно, впрочем, другому поводу – «Без бутылки не разберешься!». Ну, это не столь важно. Должны были прибыть – явились. Встречайте.
Делегация не подвела. Встретили у церковных ворот. Человек двадцать в черных рясах. Седые венчики волос, солнечные зайчики от гладко выбритых тонзур… И обреченные глаза людей, уже смирившихся со смертью. И уже себя похоронивших….
Безмолвный жест, приглашающий за собой. Швальбе спрыгнул с коня и пошел вслед за все так же не издавшими ни слова монахами.
- Эээ! – кинулся вслед за ними приблудившийся итальянец, ставший по воле Рока проводником
Его тут же поймали за плечи, развернули к себе лицом, и, дыша перегаром, смешанным с чесноком, сказали с непонятным акцентом:
- Малыш, мне глубоко все равно, что ты гроза квартала, и таскаешь за пазухой наваху из Толедо. Понял?
- Понял. – испуганно согласился Адольфино. А сам все пытался понять, как же этот крепыш, что, казалось, проспал всю дорогу, успел все про него разузнать….
- Тебе же капитан Швальбе говорил, что мы обязались не скупать души?
- Говорил… - Что же это такое… От страха поперек горла что-то стало намертво, и перекрыло дыхание. Нож испугался. Очень сильно.
-Но умения-то остались. Вот и можем разглядеть даже в самом отброшенном отбросе жемчужное зерно! – все верно понял собеседник со странным говором. И что дышать перестал почти, и что руки задрожали…. - Только портки не замочи! Шучу я. – И расхохотался. К нему присоединились и остальные из отряда загадочного капитана. Солдаты спешились, собрались тесной кучкой. С постоянной оглядкой на ворота – пошла по рукам объемистая фляга. И Ножу перепало немного.
Хлебнул, закашлялся… Тут же получил несколько тумаков по спине. И маленький кусочек копченого мяса, чтобы закусить странное жжение во рту.
- Осторожнее, малыш! Вудка не вино! Крепких любит.
Наконец Адольфино прокашлялся. И спросил у того, с акцентом который. Как услышать успел, все его сержантом называли….
- Сержант! – тронул Чиано его за рукав пыльной куртки. Вовсе неуместной в жаре миланского лета.
- Га? – обернулся сержант. – Если до ветру сходить – так никто не держит. Дуй себе со всех стволов. Мы тут долго еще будем. А капитан Швальбе никогда не оставлял неоплаченных долгов!
После столь торжественной тирады сержант горделиво выпятил грудь. Словно сам, из личного кармана, со всеми капитановыми должниками расплачивался. Или, судя по потертой рукояти даги, выглядывающей из сапога, скорее прирезывал в темном углу назойливых кредиторов.
Адольфино не стал задерживаться дольше необходимого. Не убегут, действительно. А если и убегут, ну что же. Милан не столь велик, чтобы Чиано - Нож не нашел своих обидчиков. Хоть и те еще ребята… Тертые – перетертые. Не одна загубленная живая душа за плечами….
Все немцы – жадные сволочи, как дед говорил. Мир праху его. А пока что, дворами да переулками пробежать с четверть лиги до церквушки святого Христофора. Да там оплатить молебен за здравие матери с Кармен. Может, хоть песиглавец поможет. Докричится до Христа.
И бегом-бегом обратно. К Сант-Эусторджио… Судьба родных – в руке Господа. А лишний раз видеть их страдания выше любых человеческих сил. Особенно, когда встает перед глазами корчащаяся в огне фигурка…..
Собор пустовал. И шаги эхом отдавались от стен. Монахи все так же хранили молчание. Наконец, процессия обогнула неф, и оказалась около неприметной дверцы. Тот самый служитель Бога, что звал за собой – указал на нее. И чуть слышно прошептал:
- Вас ждут, капитан.
Швальбе поклонился монаху, и потянул дверь на себя. Поддалась легко. И капитан шагнул внутрь, заранее готовясь к полумраку и лицезрению обезображенного лика местного «папы».
За коротким, в три шага коридором, оказалась еще одна дверь. Мысленно перекрестившись, Швальбе открыл ее. По глазам ударил яркий свет пары десятков свечей и нестерпимый жар.
- Проходите, Гунтер, и чувствуйте себя как дома!
- Благодарю Вас! – ответил Швальбе. Да, капитан, как ни прискорбно сознавать, но Вы – олух царя небесного. Привыкли ко всяким мерзостям, и на приличных людей кидаетесь. Говорящий не был ни стар, ни изуродован. Лет 35-40 от силы. Широкие плечи, крупные ладони, черные волосы, сросшиеся брови. Сидит в окружении сразу трех жаровен. Потому и жар нетерпимый в комнатушке. Но на лице ни капли пота.
- Грех не воспользоваться советом и опытом предшественника, – кивнул хозяин на пышущие жаровни.
- Вы Папу Климента Шестого в виду имеете? – уточнил Швальбе, и, ничуть не стесняясь, присел по-турецки, на ковер, устилающий пол.- Его, насколько знаю, жар все-таки,
спас от миазмов.
- Положительно, Ватикан не ошибся в том, чтобы обратиться за помощью именно к вам, сеньор капитан! Ах, да, забыл представиться! – извинился последователь Климента. – Можете называть меня Диего. Настоящее имя может сказать слишком многое.
- Понимаю, сеньор Диего. Отлично понимаю. Кстати, Вы не будете против, если я все же несколько разоблачусь? Жарко, понимаете ли. – Швальбе снял мокрую уже насквозь куртку, оставшись в рваном колете и рубашке.
- Ах, простите мне мою оплошность! – смешно всплеснул руками «Диего». – Надеюсь, Вы, любезный капитан, позволите мне загладить сие досадное упущение хорошим вином?
- Сочту за честь! – манерно склонил голову Швальбе.
- Рейнское?! – пару минут спустя в удивлении воскликнул он, пригубив из бокала. Темно-красно вино в обрамлении веницианского стекла….
- Вас это удивляет? – улыбнулся Диего.
– А меня нет, – тут же посерьезнел он. – Удивительнее должно быть то, что Вы из далекой безбожной Чехии явились на просьбу о помощи, отринув глупую вражду.
- Знаете, Диего… - снова пригубил вино капитан. – Я, как и те, кто имеет право отдавать мне приказы, придерживаемся несколько других взглядов на взаимоотношение конфессий. Вам, думаю, знакомы высказывания Боккаччо о трех перстнях?
- Безусловно! Любой благовоспитанный человек должен быть знаком с этой новеллой!
- Тогда, думаю, Вам проще будет принять мысль, что для меня нет особой разницы между католиками, протестантами и православными. Кстати, если между нами – в моем отряде есть представители всех этих церквей.
- Да вы что?! – округлил в удивлении глаза Диего. – И…
- И совершенно без эксцессов, как должно было бы произойти. – добил ошеломленного собеседника капитан. И сам долил себе вина.
- Чудны дела твои, Господи… - тряхнул головой Диего. – Капитан, отдайте бутылку. Самое время промочить горло, и переходить наконец к делу. А оно состоит в следующем….
На постой отряд расположился прямо в одной из пристроек церкви. Место нашлось всем. И лошадям, и людям, и даже одному местному жителю. Правда, солдаты, помаявшись на жаре, порасползались кто куда, получив на прощание просьбу – сильно монахов не обижать. А то их самих сержанты обижать начнут….
- А этот что тут делает? – Швальбе был изрядно пьян даже на вид, и от него ощутимо несло винными парами.
- Капитан, Вы мне кое-что должны! - дерзко влез в разговор Адольфино.
- Мир, я ему что-то должен? – совершенно пустым взглядом осмотрел его Швальбе. – В упор не припоминаю.
- Капитан, я не Мирослав. Я – Гавел. – терпеливо разъяснил второй сержант. – А парню Вы должны еще пару серебрушек за указание верных тропок к сему обиталищу Господа. – сержант истово перекрестился на ближайшие купола, вознесенные, казалось, до самого неба....
- О, точно! Гавел, а почему ты прикинулся Мирославом?! И где этот негодяй?
- Мир сейчас в кухарне. Договаривается о постановке на довольствие. – терпению сержанта Гавела не было конца… - А я никем не прикидывался, ибо мастерством лицедейским не владею. Да и грех сие.
-Какой полезный сержант у нас есть, оказывается! А ты, Гавел – балбес! Но мой любимый балбес! – умилился Швальбе. И рухнул Гавелу под ноги.
- Помогай! – кивнул тот Адольфино.
Вдвоем они кое-как перетащили обмякшее тело капитана под навес. Солнце, хоть и грозило через пару часов спрятаться за горизонтом, по прежнему жгло беспощадно.
- Ну, и тушу отожрал наш капитан, прости меня, Господи, за слова ругательные! – вытер пот со лба Гавел. – А на вид – словно бы тебе госпитальер отощавший.
- Сеньор Гавел, так что с деньгами? – все же спросил Адольфино, мысленно уже попрощавшийся с возможным зароботком.
- С деньгами? – переспросил сержант, усевшись рядом с капитаном, храпевшим во сне. – Мы тебе сколько должны?
- Сеньор капитан обещал еще две!
- Ну, две, так две. – устало ответил Гавел, и запустил руку за пазуху. Покопавшись там недолго, выудил несколько монет. Они с легким звоном перекочевали к Чиано.
- Эээ, тут много слишком!
- На лишнее вина купи! Если оно еще продается в этом городе. – отмахнулся от назойливого итальянца сержант.
Парень кивнул и скрылся из виду, мгновенно потерявшись среди плотной застройки задов церковного подворья.
- Куда это он? - спросил подошедший Мир у собрата-сержанта.
-Да понимаешь, достал в конец! «Отдайте деньги, отдайте!» Тьфу , одним словом! Никакого терпения у итальяшек! Нет, чтобы капитанского пробуждения дождаться, да с него пытаться стребовать. Нет, пристал как репей к волосатой дупе. Пришлось отсыпать, что в калите нашлось, да отпустить восвояси. С наказом вина на лишнее принести.
- Не выйдет ничего. Вино тут к продаже запретили. По веницианскому образцу. Поддержания порядка для. Да и парень не тот, вряд ли вернется.
- Запретили? – подозрительно посмотрел Гавел на спящего капитана. – А какого тогда беса, Гунтер валяется пьянее вина?
- Он же с церковниками общался. По поводу вызова. А с ними иначе нельзя. – ответил Мирослав. И присел рядом с Гавелом. Благо, тени от навеса хватало всем. – Ребята где?
- В подвале попрятались. Там прохладно. Не то, что пекло тутошнее.
- Ясно… О, малыш, ты вернулся! И как вижу, совсем не с пустыми руками!
Воровато оглядываясь, Адольфино поставил перед сержантами зазвеневший мешок.
- Как вы и сказали, сеньор, сержант! На лишние достал вина. Не самое лучшее, но, какое есть. – и неожиданно всхлипнул.
- Надеюсь, что внутри не уксус, которым все вокруг залито. – сказал Мирослав и вытащил из мешка пузатую бутылку. Кое-как выковырял кинжалом пробку, и, подозрительно принюхавшись, сделал первый глоток. А знаешь, - отдал он емкость Гавелу, - очень даже ничего!
- Это радует! – принял бутылку сержант, и приглядевшись к Адольфино, хлопнул подле себя ладонью. – Присаживайся. И рассказывай, что случилось. Никогда не поверю, что у такого пробивного парня, глаза на мокром месте из-за пустяков.
- Они умерли…
Сержанты не стали переспрашивать кто именно. И так понятно, что не по соседям захлебывается плачем взрослый парень с испанской навахой под рубашкой….
- Доброе утро, сержант, чего не спишь? - потянулся всем телом капитан, и зевнул, прикрыв рот кулаком. – Зябковато нынче…
- Не положено на посту спать. – Гавел, сидящий у маленького костерка, протянул Швальбе кружку. – А вы как думали, пан капитан? От ночи ко дню переход, однако, вот и зябко. А что лето на дворе, так то с какой стороны посмотреть. Дыхание той, что коня бледного оседлала – всегда холодит
- Все бы тебе издеваться над бедным командиром, ирод! Философиями прямо с утра грузить вздумал. – скривился капитан, но кружку бережно принял. – Ты туда чего намешал, потомок Медичи в пятнадцатом колене?
- Как обычно. Куринный помет, пара крысиных хвостов, немного конского волоса. И не в пятнадцатом, а намного ближе. Ихняя служанка своему мужу с моим троюродным дедом на конюшне кувыркалась.
- Понятно. Супротив таких откровений не попрешь. – Швальбе ухватил горячую посудину двумя руками, принюхался, глоток сделал… - Ну, что могу сказать, особенно тебе удался конский волос. Наверное, в память о конюшне. – И попытался сплюнуть чаинку, прилипшую к губе.
- До чего вчера договорились? – убрал котелок с огня сержант.
- Мир где? Чтобы по два раза не рассказывать ничего.
- Итальяшку муштрует.
- Кого? – не понял капитан. От удивления даже чуть чай не пролил. – какого-такого итальяшку?
- Которому некий пан капитан был должен два Гран Бланша.
- Да? Ты отдал, получается? Напомни – верну. Все же, весело…. – задумчиво почесал затылок Швальбе. – Хорошее вино у сеньора Диего…. Что я еще пропустил?
- Тут еще приходили странные монахи. Приволокли три тюка. Мы их возле коней сложили. Легкие такие.
- Про то, предупреждали. Мое же требование.- усмехнулся Швальбе. – Ты мне лучше разъясни, что там с тем парнем?
- Да что там объяснять? Они щас с Миром танцуют где-то в за сараями. Сержант с кордами, малой с навахой.
- В четыре утра? – с сомнением посмотрел на алеющий горизонт капитан. – Мир совсем уже свихнулся. И что он нашел в этом итальяшке, кроме навахи?
- Во-первых, парень круглый сирота. Вчера последние померли. Во-вторых, очень похоже, что у него невосприимчивость к поветрию.
- А это уже интереснее….
Болезнь уйдет. Обязательно уйдет. Нужно только сделать то, что ОН приказал. Тяжело. Кругом те, кого знал. И знаешь. Друг, знакомый, тот, кого видишь каждый Божий день… Или уже не Божий?! Не знаю. Кто я, чтобы различить в том, что кругом, чей Промысел сие. То ли Господа, то ли… А может и ОН привел за собой сонмы крыс и мух.
О, Вельзевул, Повелитель Мух, я сделаю все, что должен. Только и ты не забудь верного своего раба. Не откажи в милости. Столь малой и столь нужной…
Всего-то, пройти внутрь церкви. Вытащить из-за пазухи заветный узелок… И осторожно, кончиками пальцев провести по дереву сидения. За пальцами остается маслянистый след. Чуть желтоватый…
Толчок в плечо. Вроде бы случайный. Еще один. Да что же это делается такое?
Руку словно тисками зажали. Под капюшоном – серые глаза. Такие более приличны в Германии, нежели тут… Удар, вспышка, темнота…
Люди идут в храмы. За спасением. Спасают не душу – тело... Но, что поделаешь, такова человеческая природа. Большинство приемлет лишь скотское, не понимая, что смерть лишь приближает время, когда окажешься у престола Царя Небесного.
Ничего, он все решил за стадо, ворочающееся неопрятным клубком. И поможет. Чем сможет. Нужно немного. Лишь пронести склянку туда, где больше всего народу. И открыть плотно притертую пробку. Место – совершенно не важно… Например, церковь. Чем Храм Божий плох? Наоборот – отсюда ближе к Небесам…
Но пальцы бессильно нащупали лишь пустоту. Где?! И тут же, выныривает из строя прихожан, невысокий парнишка. Подмигивает. И бьет коленом в то место, где ноги сходятся. И где у мужчины самое дорогое находится…
Боль прошивает от пяток до затылка. И падение на булыжник уже не кажется болью…
- В который раз склонен признать, сеньор Диего, что в монастырских подвалах хранится воистину прекрасное вино.
- Да что Вы такое говорите, сеньор Швальбе! – всплеснул руками хозяин жарко натопленной комнатушки за нефом Сант-Эусторджио. – А я и не догадывался!
Капитан отсалютовал бокалом. В который раз полюбовавшись игрой света в глубине темно-красной бездны.
- Как прошло? - спросил Диего.
- Неплохо. На самом деле, конечно, хотелось бы лучше, но как вышло, так вышло…
- Под фразой «хотелось бы лучше», Вы, достопочтенный капитан понимаете отсутствие в будущем причин, повлекших Вашу нынешнюю хромоту? – сеньор Диего совершенно по-птичьи наклонил голову, пристально рассматривая Швальбе.
- И это тоже. – смущенно кивнул капитан. – Подвела лишняя самоуверенность. Не ожидал, что за жалким разносчиком блох, собранных с мертвых крыс, будут так пристально наблюдать и охранять. Да и как-то совершенно упустил из виду то, что за клювом «чумного доктора» может скрываться совершенно каторжное рыло.
- Наша самоуверенность часто оказывается губительной… Насколько знаю, у вас есть потери, капитан?
- Немногочисленные. В пределах допустимого.
- Пятеро из десяти… - задумчиво протянул сеньор Диего.
В жаровне чадно догорала охапка розмарина, наполняя комнатушку удушливым дымом….
- Из двенадцати, сеньор Диего. Из двенадцати. Среди погибших – новичок, вошедший в мой отряд меньше трех дней назад. Да и меня Вы забыли посчитать.
-Ах да, капитан! Простите! Но, смею заметить, устраивать подлинные гекатомбы в церковном дворе во время заутрени…
- Крайне оригинально, не так ли?
- Вы читаете в моем сердце, капитан! – священник даже не пытался скрыть усмешку. – действительно, крайне оригинально. Жаль, что Вы не успели взять всех отравителей.
- Мы - нет. А Вы? – Швальбе подмигнул. – Или скажите, что Псы Господни не сумели удержать в своих клыкам жалкие пару десятков заблудших душ?
Диего не ответил. Впрочем, молчание долго не продолжалось. Инквизитор зашелся в приступе смеха, чуть не опрокинув на ковер жаровню.
- Капитан, я в который раз благодарю Провидение, пославшее сюда именно Вас!
Швальбе скромно улыбнулся. – Благодарить следует не Провидение, а мое непосредственное руководство.
- Разберемся! -уверенно махнул рукой сеньор Диего. – Думаю, Ватикан рассудит все верно.
- Кстати, сеньор Диего, или как Вас нынче называть? – спросил капитан у инквизитора. – Что удалось узнать у пойманных?
- Да зовите как Вам угодно будет, мне не привыкать к разным именам. А рассказали они много…
Солнце, казалось застыло в зените. Под палящими лучами даже птиц слышно не было. Спрятались. Только гулко ступают по тракту копыта двух десятков коней. Вздымают клубы желтой пыли…
- Жаль парня. – ни к кому не обращаясь, сказал вдруг сержант Гавел. – Из него вышел бы добрый солдат.
- И злой христианин. – так же, в никуда, произнес Швальбе. – Такие испытания редко прощают до конца. И, возможно, даже лучше, что Чиано поймал ту злосчастную пулю.
- Гунтер, тебе когда крайний раз говорили, что ты – редкостная скотина? – вмешался в разговор Мирослав. Сержант пришпорил коня, и теперь, во главе небольшого отряда три всадника идут плотной кучей.
- Честно ? - обернулся капитан к Мирославу. –Ровным счетом вчера. А еще , мне пообещали скверную смерть, когда Всадник Утренней Зари войдет в мир.
- Всадник Утренней Зари? – удивился Мирослав. – У этих придурков, из-за жары вытекли последние мозги.
- А у кого не вытекли, так те выбил Гавел.
- Да достали вы уже, майне камараден! Я ж не виноват, что тот итальяшка случайно виском об бордюр вмажется?
- А клюв ты у него на память отломал? – засмеялись капитан с Мирославом.
- Да подите к черту! – обиделся сержант, и отвернулся, разглядывая неровно подстриженную конскую гриву.
- Еще один! Надо было тебя тоже сдать сеньору Диего!
- Мир, он такой же сеньор, как я император Барбаросса!
- Доминиканцы? И прочие Иисусы Сладчайшие?
- Ты тоже решил слегка отупеть? – с подозрением оглядел капитан своего сержанта.
- Еще бы, столько пить! – бросил через спину, по-прежнему обиженный Гавел.
- Зависть – смертный грех! Ладно, капитан, что еще известно стало?
- Кто-то очень умный создал тут целую секту. Некие «люцефиристы». Смертью других, хотят отсрочить свою. Таскают по тем местам, где бывает много людей, дохлых крыс, всякую хрень с трупов, ну, и те «ладанки», которых мы на площади целый тюк насобирали.
- И зачем, кстати?
- Притащим в Денич, а там, пусть Верховные разбираются, может ли смесь аконита, мышьяка и десятка каких-то стебельков вызвать чуму.
- А с сектой-то, что ?
- Да ничего. Мы определили возбудитель. А причину пусть врачуют сами. Зря, что ли, в Милане нынче Первый Заместитель Верховного инквизитора пил вино с каким-то капитаном?
Куртка давно лежит поперек седла. А рубашка от пота мокрая насквозь. Болит нога….
Кончается лето 1630 года от Рождества Христова….
Пес Дикой Охоты
Дождь шел третий день подряд. Не прекращаясь. Он, лил, то слегка утихал, давая надежду на прекращение, а потом снова усиливался. Когда жертва немного расслаблялась. Получив порцию влаги за шиворот или еще куда, та начинала отчаянно ругаться, смеша бессмысленностью этого черную завесу туч. Да и второй ездок фыркал каждый раз, не стараясь уже прятать смех.
- Мир, может хватит ерундой страдать, а ? И без тебя тошно…. – Швальбе сдернул шляпу, двумя движениями выкрутил ее и снова нахлобучил на голову бесформенный ком с жалобно обвисшими полями. – От твоей ругани суше не становится.
-Гунтер, а иди ты на хер! И советы с собой забирай – Несколько неожиданно ответил своему капитану сержант Мирослав и пришпорил коня. Толку из этого, конечно, получилось мало. Грязь доходила коню почти до бабок, и весь порыв кончился через пару минут. Когда конь завяз окончательно, и мог только еле-еле ноги передвигать.
- Ненавижу Францию! – Вскинув лицо навстречу дождевым струям, заорал сержант. – И дождь ненавижу! И долбанную осень тоже!
- А деньги? – Швальбе воспользовался остановкой, и догнал слегка вырвавшегося вперед Мирослава. – А ты любишь деньги, мой дорогой сержант?
-Нет. – Очень спокойным голосом ответил сержант. – Я люблю их количество.
- Вот и не ори. Герцог за консультацию выдал с избытком.
Разговаривать под дождем было тяжело. Вода и глаза залить норовила, и в рот попадала. Но молчать вторые сутки было еще тяжелее. Сержант подумал с минуту, и, снова накинул на голову капюшон плаща. Тот был насквозь мокрым. Но, хотя бы не прямые струи. Уже терпеть легче.
- Странно, вообще, все получилось. – Кони шли бок-о-бок, и можно было не напрягать горло, пытаясь докричаться. – Такие деньги, и всего лишь за какого-то оборотня? Да и то, даже не ловили, а так, пару советов. Не стоит это столько. И не стоило.
Швальбе наставительно поднял палец.
-Не просто оборотня, а из Дикого Поля. Османы специально его у тамошнего правителя за сундук золота купили, чтобы изничтожить коварнейше благороднейшего из французских христиан.
- Ты сам в это-то веришь? Подобные сказки в Дениче даже детям не рассказывают. «Сундук золота», османы… - Передразнил неведомого автора легенды Мирослав.
- Нет, конечно. И никто не верит. Но все делают вид. По-ли-ти-ка! – По слогам произнес Швальбе, снова воздев
к небесам перст указующий. – Обычный наемник, который умел чуть больше обычного человека. Все дела.
- Сплошная грязь вся твоя политика! Как и вся твоя Франция!
- А с какого перепугу Франция вдруг оказалась моей? - Капитан так удивился, что даже поводья выпустил. – Я лягушек не ем! И в Париже был всего раз. Как и ты, впрочем!
- Уговорил. Не твоя она. А французская. Леший их задери! – Конь неудачно поставил копыто, и в лицо бравого сержанта полетело преизрядно брызг, окончательно испортив настроение.
Конь сержанта аж присел, когда над головой прогрохотало длинное «заклинание», поминающее родословную коня, дороги, «Ля Белль Франсе» и прочих негодяев, только тем и живущих, как только единой мыслью, об окончательном превращении жизни бедного сержанта в то, что происходит с едой, если ее съесть….
Швальбе с интересом выслушал тираду, недовольно поморщился, когда и по его генеалогии разбушевавшийся сержант проехал, и мирно заметил: - Выговорился? А теперь смотрим чуть правее перекрестка и сворачиваем. Сегодня рискуем высохнуть.
- Это все я. – Ответил тут же притихший сержант. – Верно у нас говорят, что как с ног до головы по матушке все обложишь – легче становится.
- Это где «У вас»?
-« У нас « - это у нас. – Самодовольно ухмыльнулся Мирослав. – То ли Кавказ, то ли Дикое Поле, кто в моем возрасте такие мелочи помнит?
- Вот почему я тебя чехом всегда считал? – Задумчиво спросил Швальбе, особо к сержанту и не обращаясь.
-Книг умных перечитал много. В голове места мало.
- Все может быть. – Крутанул головой Швальбе, окончательно запутавшись в сложностях жизни.
Часовенка словно специально для них на перекрестке оказалась. Маленькая, покосившаяся, проходящей мимо войной пощербленная. Но внутри - сухо. И крыша целая. Вода костерок малый не затушит. А что еще надо понимающему человеку? Вот именно. Разве что еще выпить да закусить. Еще бабу неплохо было бы, но по нынешнему времени на проселочных дорогах с бабами туговато. Повывелись. Да повывели.
А вот и выпить, и закусить у проезжающих нашлось. От души им денег герцог отсыпал. То ли деньги чужие, то ли и впрямь, допек его оборотень тот. Мир праху его!
Вот, за упокой оборотневой души и выпили первую. Живой человек, все-таки. Только больно уж невезучий.
- Ловим их, убиваем, а зла на земле меньше не становится. С чего так, капитан? – сержант, обычно, после первого глотка философствовать начинал.
- Да кто знает, шановный пан Мирослав! - капитан тоже взгрустнул немного. За стеной – дождь потоком сплошным. Впереди путь неблизкий. Да еще и сержант под боком нудит. – Одни говорят – происки Диавола, другие - что природа человеческая такова.
- А сам что думаешь?
- Сам? Думаю, что второе к истине ближе. Не может быть Дьявол вездесущим. Иначе слишком в нем от Бога много будет. Скорее, люди сами по себе – сволочи.
- Во как завернул! - Перевернулся на другой бок, поближе к огню, сержант . – Хорошо, никто из Капитула Верховного не слышит.
- Да и хрен я клал на тот Капитул. И еще один, прямо на их верховность. Толпа выживших из ума стариков. Знаешь, Мир, пошло негласное указание прекратить поиски Иржи Вольфрама.
- Ничего себе… - сержант чуть не поперхнулся куском холодного мяса, которое жевал так, даже не пытаясь согреть в пламени.
- А Зимний Виноградник приказано считать легендой.
- Хороша легенда, что и говорить…. – сержант, уже окончательно согрев бока, начал стягивать сапоги.
- А вот с этим торопиться не стоит…. – тихо сказал Швальбе, подняв раскрытую ладонь. – Да и костерок лучше притушить.
Мирослав потянул мокрое голенище на себя и тоже прислушался. Где-то, совсем рядом, несся по тракту не один десяток конных. Неслись споро, распевая похабные куплеты вовсе не куртуазных песен, да время от времени , азартно крича что-то на фламандском. А впереди них, обгоняя процессию, несся собачий лай, заставляя кровь стынуть, а ноги – прирастать к земле.
- Вот и обсушились. – мрачно сказал Швальбе и накинул старый плащ на костерок.
В упавшей на часовенку темноте, Мирослав тихо сказал:
- Третий день дождь. Ноябрь. Ночь. И развеселая охота вдоль дороги.
- Можешь не гадать. И так ясно. Попали мы, как там говорят у вас?
- Как кура в ощип мы попали, как у нас говорят. – так же тихо ответил сержант. И потянул из кобуры нагрудной сразу два пистоля. – Как ты думаешь, ежели что, поможет? В смысле, если в голову серебрушкой шарахнуть?
- Да кто его знает, может и поможет. Точно знаю, что никто из живых еще не пробовал застрелить старшего на Дикой Охоте.
- Уверен? – переспросил Мирослав, пытаясь в кромешной темноте проверить пистолетные замки.
- Уверен. По крайней мере, никто не выжил. – оскалился капитан. – Ну, как говорится, это все мелочи житейские. По крайней мере, о нас будут петь песни.
- Ага. Как про Людвига с Мареком , и еще парой сотен погибших.
- С кого-то ведь, должны начинать! - Пожал плечами Швальбе, и проскользнул к входу в часовню.
- С нашим-то, везеньем, только в песни попадать. – проворчал Мирослав и стал с другой стороны двери.
С пол-квадранса ничего не менялось. Ржали вдалеке кони, лаяли собаки… Звук не приближался, и не удалялся. Пока, вдруг с задней стороны часовни, где Швальбе с сержантом поставили под навес лошадей, что-то взвизгнуло. И взлетел крик, на который способна только умирающая лошадь.
- Кончился, Серко. – пробормотал сержант, и перекрестился пистолетом. – А чьи-то кишки я развешу на ограде.
- Тихо! – прижал палец к губам капитан. – Сюда идут.
К входу приближался кто-то. Судя по громкому плеску грязи – кто-то большой. И очень быстрый. Сержант снова перекрестился. И похоже, что начал читать молитву. Только имена звучали вовсе не те, что записаны в Книге Книг…
В который раз у капитана мелькнула мысль, что хоть сержант и на вид человек далеко не простой, но если глубже копнуть – то, как бы и еще сложнее не оказался старый товарищ. Хотя, куда уж сложнее…
Шаги прекратились у самого входа. По дверце сметанной из досок, когда-то крепких, а нынче изрядно прогнивших, стукнули три раза. Уверено так стукнули. Словно бы, стучащий право имел и так входить, а сейчас просто отдавал дань вежливости. И прочим правилам поведения в благородном обществе.
Товарищи даже дышать перестали.
За дверью громко расхохотались. Раскатистый смех сменился на жалобное всхлипывание. Похожее на то, когда смеяться сил больше нет.
- Господа, неужели вы полагаете меня настолько глупым, чтобы не сделать вполне логичный вывод о наличии тут минимум двоих? – голос под стать смеху был. Уверенный в себе, и ни перед чем не останавливающийся.
- А даже если бы Вы даже коней не оставили, то Провиденье даровало мне некоторые возможности, не присущие простому человеку! Вас там ровным числом двое, и стоите вы по обеим сторонам двери, лелея глупую надежду, что я буду столь самонадеян, чтобы взять и войти. А я такой и есть!
Разлетелась на куски дверь, словно выбитая пушечным ядром. Мирослава отбросило под стену. Капитан схватился за отбитую деревяшкой руку, чуть не выронив пистолет, и зашипел от боли.
А посреди часовни медленно выпрямлялся огромный человек. На вид - весь облитый темным металлом доспехов, непривычных уже в наше время. Костер, до того потушенный, казалось бы, напрочь, вспыхнул пламенем. Слегка зеленоватым на вид. Огонь осветил вошедшего. Да, Швальбе не ошибся. Облегченная «миланьеза», вышедшая из воинской моды, дай Бог, как бы не полста лет назад. Шлем был с поднятым забралом. И с огромными рогами, что больше под стать оленю были, нежели рыцарю…Вот только лица увидеть, никак не получалось. Только черный провал, и красные огоньки глаз.
- Господа! Только не надо пустой стрельбы! На меня, благодаря воле все того же Провидения, ни свинец, ни серебро никакого действия не оказывают! И пытаться не надо!
Движения никто не заметил. Но Швальбе остался без пистолета. И теперь пытался утихомирить боль еще и во второй руке.
- Турецкая работа, как полагаю? Отличный выбор! Сразу видно настоящего ценителя! Ах, да! - манерно склонился в карикатурном поклоне гость. - Простите, мою оплошность, вызванную лишь забывчивостью, а вовсе не отсутствием приличествующего воспитания! Я – Зеленый Егерь. А вы, господа, - обвел он закованной в латную рукавицу ладонью помещение, - С нынешнего момента, мои гости! И участники Дикой охоты!
Никто и не увидел, как сплюнувший сгусток крови, вместе с парой выбитых зубов, сержант Мирослав левой рукой прикоснулся к невесомому мешочку, висящему на шее на кожаном шнурке возле нательного креста. Вернее, сразу двух крестов. И тем более, никто не услышал беззвучного сержантского шепота о том, что не всякий гость лучше татарина. А уж сержант Мирослав – тот еще татарин…
Взамен погибших коней Зеленый Егерь самолично подвел к своим новым гостям двух жеребцов. Громадные зверюги, с переливающимися под шкурой мышцами и пышущими огнем глазами, смотрели на будущих седоков очень злобно. Первым решился капитан. Швальбе неожиданно запрыгнул в седло. И от души вмазал раскрытыми ладонями по настороженным ушам. Жеребец взвился на дыбы, но тут же получил второй хлопок. Осел на задние ноги, возмущенно мотнул головой и затих, признав поражение.
- Силен! – присвистнул Егерь. И повернулся к сержанту. – А теперь и ты давай. Сумей преодолеть глупые запреты разума, называемые страхом….
На будущее представление решил посмотреть не только Старший. Все всадники выстроились кругом, оставив в центре Мирослава и его возможного будущего коня. Даже несколько псов уставились. Вывалив огромные языки чуть ли не до самой земли.
Сержанту даже не по себе стало от пристальных взглядов. Да еще ладно, если бы люди таращились. Так такие ведь твари рядом, что хоть сам себе горло перегрызай. И рога с копытами мелькают, и шерсть с хвостами…
Сержант перекрестился, заставив ближайших выродков шарахнуться, а Егеря неодобрительно наклонить шлем.
- Да и чхал я на вас! – Громко сказал Мирослав и подошел вплотную к коню. Тот шарахнулся в сторону, обнажив крупные зубы. Вовсе даже не похожие на лошадиные…
- Шаррим! Настоящий! – крутнул головой Мирослав в восхищении и резким движением поймал коня за уздечку. Тот снова попытался дернуться, но настойчивый человек, ухватившись покрепче, повис всем весом. Адскому созданью волей - неволей пришлось наклонить голову к земле. А потом все ниже и ниже…. Пока шаррим не уткнулся мордой точно в старательно размешанную ногами и копытами грязь. И только фыркнул обреченно, когда почувствовал спиной тяжесть сержантской дупы.
- Забавный метод! – похвалил сержанта Зеленый Егерь. – Никогда не встречал. Хоть и наслышан. Как Вас зовут, неведомый умелец?
- Вы так спрашиваете, любезный, как будто это имеет хоть какое-то значение?! - Мирослав оскалился в ответ совсем не хуже своего коня.
- Иезус Распятый Вас подери, господа! – залился смехом Егерь. – Вы мне нравитесь все больше и больше! Право слово, я начинаю сам себя хвалить за абсолютно и совершенно бессмысленный поворот на этот Диаволом забытый тракт!!!
Вслед за Господином угодливо начали смеяться и все остальные. Всадники захлебывались смехом, громко ржали кони, даже собаки взлаивали так, что можно было принять за смех….
- Вперед, господа! - вдруг скомандовал Егерь, и в нетерпении, поднял своего коня на дыбы. – Дорога ждет! А наше время близко к концу!!!
Дикая Охота понеслась дальше, не разбирая пути….
Странное дело. Вроде как и дождь прекращаться не собирался. А вот не чувствовалось его. Рушащаяся с неба стена воды разбивалась о невидимый купол над головой. До Швальбе с сержантом долетали лишь редкие капельки, да и то – теплые, словно лето на дворе…
Какой-то невезучий отряд, решивший срезать путь, стоптали, даже не заметив. Так, мелькнули распахнутые в удивлении глаза, хрустнуло что-то под копытами коня, да плеснуло теплым и липким в лицо…. И долго еще звучали раскаты довольного смеха Егеря.
«Далеко не все достойны занять место в моей свите, господа! Вы – достойны этого! А эти – лишь участи грязи на подошвах наших сапог! Дворрряне!» - сказал тогда Егерь. Выделив последнее слово так, словно ему предложили кусок дерьма облизать.
Казавшийся сошедшим со страниц Библии, повествующих о Великом Потопе, дождь начал помалу стихать. Тучи уже не стояли сплошной завесой. Кое-где начали мелькать прорехи… Капитан даже пару ранних солнечных лучей успел заметить краем глаза.
Кавалькада остановилась в глубокой балке. Быстро спешивались, собирали лошадей в табун. Пришлось и Швальбе с сержантом покинуть седла. Оба сразу же растянулись на земле, пытаясь унять боль в затекших ногах. Их тут же плотным кругом обсели псы. Ровно тринадцать штук. Здоровенные твари. С хорошего теленка каждый. И цвета такого же. Нежно-золотистые… Только полоса вдоль спины угольно-черная. И смотрят пронизывающе. Еще немного и заговорят. О здоровьи матушки справятся. И голову откусят.
Мирослав поежился. И только легкое прикосновение мешочка успокоило сразу же. Если все обстоит именно так, как рассказывал выживший из ума бродяга, шанс есть. И у него, и у капитана. Лишь бы только все пошло именно так….
- Что трясешься, укротитель лошадей? - спросил незаметно подошедший Егерь. – Не сожрут. Если вести себя хорошо будешь.
В преддверии утра он растерял хорошее настроение. И сейчас явно не собирался больше разражаться смехом по поводу и без.
- Сначала уйдем мы. Потом – кони. Потом вы, и только после всех – мои собачки. Понятно? – ярко горевшие ночью глаза в темноте шлема потускнели под утро. Егерь устал. И на глазах становился все злее. – Попробуете что-то вытворить – они вас сожрут. Не пойдете за нами – они вас сожрут. Вы, волею Провидения, попали в мою свиту. И выхода назад нет. Это тоже, надеюсь понятно? Как и то, что на моих собачек тоже не действует серебро.
Егерь принял молчаливый кивок как согласие. Неторопливо развернулся, и быстро зашагал в глубь оврага. Где вспыхивало время от времени пламя, пуская зеленоватый отсвет по округе.
- Мир, а по-моему мы вляпались. – грустно сказал капитан. – Пистолет-то у меня еще есть. И не один. И пара кинжалов как для этих тварей точенных найдется…
Словно почуяв, что про них речь идет, одна из псин поднялась, и тяжело переступая лапами, подошла к ним поближе. Снова уселась, внимательно наблюдая за каждым движением.
- … Вот только слишком уж их много. Тебе не кажется, любезный мой сержант? – еще печальнее закончил капитан и начал растирать ногу. – Вот только, все равно хочется еще раз послушать, как отец Лукас призывает на нашу голову проклятия.
- Странные у Вас желания, пан капитан! – ухмыльнулся Мирослав. – Нет, чтобы девок возжелать румяных да пива пенного… Отца Лукаса ему подавай! А раньше времени помирать никогда не стоит. Сам сколько раз говорил, что на каждую хитрую дупу найдется курец с левой резьбой?
- Говорил. И что? - оживился Швальбе.
- Да ничего! - еще шире оскалился сержант. – Просто будь готов прыгать и бегать. Как можно дальше и как можно быстрее….
В стороне, куда ушел Егерь, полыхнуло вдруг вовсе уж несусветно. Даже ослепило немного. Не успели они глаза протереть, как окружившие их собаки начали недвусмысленно подталкивать в том направлении. Толкали мордами, безбожно пачкая слюной. Когда та попадала на кожу – то жгло, словно разогретым железом. Пришлось подчиниться.
Идти довелось не так уж долго. Минут через пять неторопливой ходьбы странная процессия оказалась у глухой стены. Где между выступающими корнями деревьев виднелся четко очерченный квадрат пульсирующего огня. Черного огня. С зелеными такими искорками…
Псы один за другим входили туда. Вспыхивало, из «квадрата» вылетало несколько языков угольно-черного пламени. И следующий пес пропадал в мареве….
Остался последний. Самый большой. Скотина размерами с доброго быка. И клыки в два пальца. И так стал, сволота, чтобы не проскочили никак, оставляя один путь – в «дверь». И скалится, холера ясна…
Сержант с капитаном подошли вплотную к «двери». Любопытные языки пламени пытались дотянуться до них. Прикоснуться, пометить вечным знаком….
Сержант щелкнул пальцами. Начали!
Сухо щелкнули курки. Вспышка! Пистолеты окутываются дымом, и точно в рожу «стражу» летят два серебряных шарика. Каждый с лесной орех. Пес злобно рычит, поводя мордой... Хвост, со смешной кисточкой на конце, ударяет о землю….
Прыжок! Только двух наглецов, посмевших ТАК оскорбить, уже нет на месте… И всей тушей своей влепляется в черное пламя… И не успевает и мига пройти, как летит туда же мешочек, сорванный сержантом с шеи, и гулкое эхо второго залпа сопровождает полет еще двух пуль, вонзающихся в «дверь»….
Швальбе сидел, опершись о комья земли, взрывом вырванные из склона. Который стал намного положе, чем был час назад.
- Мир, клянусь удом святого Петра, я и знать не хочу, что такое мой подчиненный таскает на шее. Но, ради всего святого, если, конечно, для тебя такое есть в мире нашем! Предупреждай в следующий раз…
- А кому я сказал, чтобы был готов «быстро прыгать и быстро бежать»? – искренне удивился сержант, до сих пор потирая свежую ссадину на шее. – Разве не некому капитану?
- Виноват. – признался Швальбе. – Как-то слишком уж вышло все быстро и неожиданно. Старею, наверное…
- И кто тебе злобный деревянный голем? – усмехнулся Мирослав. – Раз взял в жены бывшую троллиху – будь готов. Она-то не к таким размерам привыкла. Так ты количество в качество переводи.
- Знаешь, Мир. – казалось, что капитан не обратил ни малейшего внимания на подколки друга, - Иногда мне кажется, что тебя подменили кобольды где-то в Шварцвальде. И сейчас рядом со мной сидит мерзкая завистливая образина, прикинувшаяся моим верным сержантом.
- На все воля Господня… - философски заключил Мирослав и натужно поднялся. – Пойдемте, герр капитан, дорогу искать. Потому что, видит Бог и мать его, Мария, я нихрена не представляю, куда нас затащили эти вылупки….
- Знаешь, вот есть ощущение, что мы сейчас где-то на юге Франции. Овернь или Лангедок. Рельеф уж приметный больно.
- Эти места «жабоеды» еще иногда называют Жеводаном?
- Так точно, герр сержант. Именно Жеводаном.
- Вот и отлично! Да, Гунтер, когда окажемся в Дениче, намекни Отцам, что та травка, которая пошла в котел к собачке и пулькам, неплохо крутит время по своему усмотрению.
- Мир, тебе охота выслушивать их брюзжание по поводу применения запретных средств? И мне не хочется. Вот и молчи. Хватит упоминания о серебре.
Дождь шел третий день подряд. Не прекращаясь. Он, лил, то слегка утихал, давая надежду на прекращение, а потом снова усиливался. Когда жертва немного расслаблялась. Получив порцию влаги за шиворот или еще куда, та начинала отчаянно ругаться, смеша бессмысленностью этого черную завесу туч. Да и второй ездок фыркал каждый раз, не стараясь уже прятать смех.
- Мир, может хватит ерундой страдать, а ? И без тебя тошно…. – Швальбе сдернул шляпу, двумя движениями выкрутил ее и снова нахлобучил на голову бесформенный ком с жалобно обвисшими полями. – От твоей ругани суше не становится.
-Гунтер, а иди ты на хер! И советы с собой забирай – Несколько неожиданно ответил своему капитану сержант Мирослав и пришпорил коня. Толку из этого, конечно, получилось мало. Грязь доходила коню почти до бабок, и весь порыв кончился через пару минут. Когда конь завяз окончательно, и мог только еле-еле ноги передвигать.
- Ненавижу Францию! – Вскинув лицо навстречу дождевым струям, заорал сержант. – И дождь ненавижу! И долбанную осень тоже!
- А деньги? – Швальбе воспользовался остановкой, и догнал слегка вырвавшегося вперед Мирослава. – А ты любишь деньги, мой дорогой сержант?
-Нет. – Очень спокойным голосом ответил сержант. – Я люблю их количество.
- Вот и не ори. Герцог за консультацию выдал с избытком.
Разговаривать под дождем было тяжело. Вода и глаза залить норовила, и в рот попадала. Но молчать вторые сутки было еще тяжелее. Сержант подумал с минуту, и, снова накинул на голову капюшон плаща. Тот был насквозь мокрым. Но, хотя бы не прямые струи. Уже терпеть легче.
- Странно, вообще, все получилось. – Кони шли бок-о-бок, и можно было не напрягать горло, пытаясь докричаться. – Такие деньги, и всего лишь за какого-то оборотня? Да и то, даже не ловили, а так, пару советов. Не стоит это столько. И не стоило.
Швальбе наставительно поднял палец.
-Не просто оборотня, а из Дикого Поля. Османы специально его у тамошнего правителя за сундук золота купили, чтобы изничтожить коварнейше благороднейшего из французских христиан.
- Ты сам в это-то веришь? Подобные сказки в Дениче даже детям не рассказывают. «Сундук золота», османы… - Передразнил неведомого автора легенды Мирослав.
- Нет, конечно. И никто не верит. Но все делают вид. По-ли-ти-ка! – По слогам произнес Швальбе, снова воздев
к небесам перст указующий. – Обычный наемник, который умел чуть больше обычного человека. Все дела.
- Сплошная грязь вся твоя политика! Как и вся твоя Франция!
- А с какого перепугу Франция вдруг оказалась моей? - Капитан так удивился, что даже поводья выпустил. – Я лягушек не ем! И в Париже был всего раз. Как и ты, впрочем!
- Уговорил. Не твоя она. А французская. Леший их задери! – Конь неудачно поставил копыто, и в лицо бравого сержанта полетело преизрядно брызг, окончательно испортив настроение.
Конь сержанта аж присел, когда над головой прогрохотало длинное «заклинание», поминающее родословную коня, дороги, «Ля Белль Франсе» и прочих негодяев, только тем и живущих, как только единой мыслью, об окончательном превращении жизни бедного сержанта в то, что происходит с едой, если ее съесть….
Швальбе с интересом выслушал тираду, недовольно поморщился, когда и по его генеалогии разбушевавшийся сержант проехал, и мирно заметил: - Выговорился? А теперь смотрим чуть правее перекрестка и сворачиваем. Сегодня рискуем высохнуть.
- Это все я. – Ответил тут же притихший сержант. – Верно у нас говорят, что как с ног до головы по матушке все обложишь – легче становится.
- Это где «У вас»?
-« У нас « - это у нас. – Самодовольно ухмыльнулся Мирослав. – То ли Кавказ, то ли Дикое Поле, кто в моем возрасте такие мелочи помнит?
- Вот почему я тебя чехом всегда считал? – Задумчиво спросил Швальбе, особо к сержанту и не обращаясь.
-Книг умных перечитал много. В голове места мало.
- Все может быть. – Крутанул головой Швальбе, окончательно запутавшись в сложностях жизни.
Часовенка словно специально для них на перекрестке оказалась. Маленькая, покосившаяся, проходящей мимо войной пощербленная. Но внутри - сухо. И крыша целая. Вода костерок малый не затушит. А что еще надо понимающему человеку? Вот именно. Разве что еще выпить да закусить. Еще бабу неплохо было бы, но по нынешнему времени на проселочных дорогах с бабами туговато. Повывелись. Да повывели.
А вот и выпить, и закусить у проезжающих нашлось. От души им денег герцог отсыпал. То ли деньги чужие, то ли и впрямь, допек его оборотень тот. Мир праху его!
Вот, за упокой оборотневой души и выпили первую. Живой человек, все-таки. Только больно уж невезучий.
- Ловим их, убиваем, а зла на земле меньше не становится. С чего так, капитан? – сержант, обычно, после первого глотка философствовать начинал.
- Да кто знает, шановный пан Мирослав! - капитан тоже взгрустнул немного. За стеной – дождь потоком сплошным. Впереди путь неблизкий. Да еще и сержант под боком нудит. – Одни говорят – происки Диавола, другие - что природа человеческая такова.
- А сам что думаешь?
- Сам? Думаю, что второе к истине ближе. Не может быть Дьявол вездесущим. Иначе слишком в нем от Бога много будет. Скорее, люди сами по себе – сволочи.
- Во как завернул! - Перевернулся на другой бок, поближе к огню, сержант . – Хорошо, никто из Капитула Верховного не слышит.
- Да и хрен я клал на тот Капитул. И еще один, прямо на их верховность. Толпа выживших из ума стариков. Знаешь, Мир, пошло негласное указание прекратить поиски Иржи Вольфрама.
- Ничего себе… - сержант чуть не поперхнулся куском холодного мяса, которое жевал так, даже не пытаясь согреть в пламени.
- А Зимний Виноградник приказано считать легендой.
- Хороша легенда, что и говорить…. – сержант, уже окончательно согрев бока, начал стягивать сапоги.
- А вот с этим торопиться не стоит…. – тихо сказал Швальбе, подняв раскрытую ладонь. – Да и костерок лучше притушить.
Мирослав потянул мокрое голенище на себя и тоже прислушался. Где-то, совсем рядом, несся по тракту не один десяток конных. Неслись споро, распевая похабные куплеты вовсе не куртуазных песен, да время от времени , азартно крича что-то на фламандском. А впереди них, обгоняя процессию, несся собачий лай, заставляя кровь стынуть, а ноги – прирастать к земле.
- Вот и обсушились. – мрачно сказал Швальбе и накинул старый плащ на костерок.
В упавшей на часовенку темноте, Мирослав тихо сказал:
- Третий день дождь. Ноябрь. Ночь. И развеселая охота вдоль дороги.
- Можешь не гадать. И так ясно. Попали мы, как там говорят у вас?
- Как кура в ощип мы попали, как у нас говорят. – так же тихо ответил сержант. И потянул из кобуры нагрудной сразу два пистоля. – Как ты думаешь, ежели что, поможет? В смысле, если в голову серебрушкой шарахнуть?
- Да кто его знает, может и поможет. Точно знаю, что никто из живых еще не пробовал застрелить старшего на Дикой Охоте.
- Уверен? – переспросил Мирослав, пытаясь в кромешной темноте проверить пистолетные замки.
- Уверен. По крайней мере, никто не выжил. – оскалился капитан. – Ну, как говорится, это все мелочи житейские. По крайней мере, о нас будут петь песни.
- Ага. Как про Людвига с Мареком , и еще парой сотен погибших.
- С кого-то ведь, должны начинать! - Пожал плечами Швальбе, и проскользнул к входу в часовню.
- С нашим-то, везеньем, только в песни попадать. – проворчал Мирослав и стал с другой стороны двери.
С пол-квадранса ничего не менялось. Ржали вдалеке кони, лаяли собаки… Звук не приближался, и не удалялся. Пока, вдруг с задней стороны часовни, где Швальбе с сержантом поставили под навес лошадей, что-то взвизгнуло. И взлетел крик, на который способна только умирающая лошадь.
- Кончился, Серко. – пробормотал сержант, и перекрестился пистолетом. – А чьи-то кишки я развешу на ограде.
- Тихо! – прижал палец к губам капитан. – Сюда идут.
К входу приближался кто-то. Судя по громкому плеску грязи – кто-то большой. И очень быстрый. Сержант снова перекрестился. И похоже, что начал читать молитву. Только имена звучали вовсе не те, что записаны в Книге Книг…
В который раз у капитана мелькнула мысль, что хоть сержант и на вид человек далеко не простой, но если глубже копнуть – то, как бы и еще сложнее не оказался старый товарищ. Хотя, куда уж сложнее…
Шаги прекратились у самого входа. По дверце сметанной из досок, когда-то крепких, а нынче изрядно прогнивших, стукнули три раза. Уверено так стукнули. Словно бы, стучащий право имел и так входить, а сейчас просто отдавал дань вежливости. И прочим правилам поведения в благородном обществе.
Товарищи даже дышать перестали.
За дверью громко расхохотались. Раскатистый смех сменился на жалобное всхлипывание. Похожее на то, когда смеяться сил больше нет.
- Господа, неужели вы полагаете меня настолько глупым, чтобы не сделать вполне логичный вывод о наличии тут минимум двоих? – голос под стать смеху был. Уверенный в себе, и ни перед чем не останавливающийся.
- А даже если бы Вы даже коней не оставили, то Провиденье даровало мне некоторые возможности, не присущие простому человеку! Вас там ровным числом двое, и стоите вы по обеим сторонам двери, лелея глупую надежду, что я буду столь самонадеян, чтобы взять и войти. А я такой и есть!
Разлетелась на куски дверь, словно выбитая пушечным ядром. Мирослава отбросило под стену. Капитан схватился за отбитую деревяшкой руку, чуть не выронив пистолет, и зашипел от боли.
А посреди часовни медленно выпрямлялся огромный человек. На вид - весь облитый темным металлом доспехов, непривычных уже в наше время. Костер, до того потушенный, казалось бы, напрочь, вспыхнул пламенем. Слегка зеленоватым на вид. Огонь осветил вошедшего. Да, Швальбе не ошибся. Облегченная «миланьеза», вышедшая из воинской моды, дай Бог, как бы не полста лет назад. Шлем был с поднятым забралом. И с огромными рогами, что больше под стать оленю были, нежели рыцарю…Вот только лица увидеть, никак не получалось. Только черный провал, и красные огоньки глаз.
- Господа! Только не надо пустой стрельбы! На меня, благодаря воле все того же Провидения, ни свинец, ни серебро никакого действия не оказывают! И пытаться не надо!
Движения никто не заметил. Но Швальбе остался без пистолета. И теперь пытался утихомирить боль еще и во второй руке.
- Турецкая работа, как полагаю? Отличный выбор! Сразу видно настоящего ценителя! Ах, да! - манерно склонился в карикатурном поклоне гость. - Простите, мою оплошность, вызванную лишь забывчивостью, а вовсе не отсутствием приличествующего воспитания! Я – Зеленый Егерь. А вы, господа, - обвел он закованной в латную рукавицу ладонью помещение, - С нынешнего момента, мои гости! И участники Дикой охоты!
Никто и не увидел, как сплюнувший сгусток крови, вместе с парой выбитых зубов, сержант Мирослав левой рукой прикоснулся к невесомому мешочку, висящему на шее на кожаном шнурке возле нательного креста. Вернее, сразу двух крестов. И тем более, никто не услышал беззвучного сержантского шепота о том, что не всякий гость лучше татарина. А уж сержант Мирослав – тот еще татарин…
Взамен погибших коней Зеленый Егерь самолично подвел к своим новым гостям двух жеребцов. Громадные зверюги, с переливающимися под шкурой мышцами и пышущими огнем глазами, смотрели на будущих седоков очень злобно. Первым решился капитан. Швальбе неожиданно запрыгнул в седло. И от души вмазал раскрытыми ладонями по настороженным ушам. Жеребец взвился на дыбы, но тут же получил второй хлопок. Осел на задние ноги, возмущенно мотнул головой и затих, признав поражение.
- Силен! – присвистнул Егерь. И повернулся к сержанту. – А теперь и ты давай. Сумей преодолеть глупые запреты разума, называемые страхом….
На будущее представление решил посмотреть не только Старший. Все всадники выстроились кругом, оставив в центре Мирослава и его возможного будущего коня. Даже несколько псов уставились. Вывалив огромные языки чуть ли не до самой земли.
Сержанту даже не по себе стало от пристальных взглядов. Да еще ладно, если бы люди таращились. Так такие ведь твари рядом, что хоть сам себе горло перегрызай. И рога с копытами мелькают, и шерсть с хвостами…
Сержант перекрестился, заставив ближайших выродков шарахнуться, а Егеря неодобрительно наклонить шлем.
- Да и чхал я на вас! – Громко сказал Мирослав и подошел вплотную к коню. Тот шарахнулся в сторону, обнажив крупные зубы. Вовсе даже не похожие на лошадиные…
- Шаррим! Настоящий! – крутнул головой Мирослав в восхищении и резким движением поймал коня за уздечку. Тот снова попытался дернуться, но настойчивый человек, ухватившись покрепче, повис всем весом. Адскому созданью волей - неволей пришлось наклонить голову к земле. А потом все ниже и ниже…. Пока шаррим не уткнулся мордой точно в старательно размешанную ногами и копытами грязь. И только фыркнул обреченно, когда почувствовал спиной тяжесть сержантской дупы.
- Забавный метод! – похвалил сержанта Зеленый Егерь. – Никогда не встречал. Хоть и наслышан. Как Вас зовут, неведомый умелец?
- Вы так спрашиваете, любезный, как будто это имеет хоть какое-то значение?! - Мирослав оскалился в ответ совсем не хуже своего коня.
- Иезус Распятый Вас подери, господа! – залился смехом Егерь. – Вы мне нравитесь все больше и больше! Право слово, я начинаю сам себя хвалить за абсолютно и совершенно бессмысленный поворот на этот Диаволом забытый тракт!!!
Вслед за Господином угодливо начали смеяться и все остальные. Всадники захлебывались смехом, громко ржали кони, даже собаки взлаивали так, что можно было принять за смех….
- Вперед, господа! - вдруг скомандовал Егерь, и в нетерпении, поднял своего коня на дыбы. – Дорога ждет! А наше время близко к концу!!!
Дикая Охота понеслась дальше, не разбирая пути….
Странное дело. Вроде как и дождь прекращаться не собирался. А вот не чувствовалось его. Рушащаяся с неба стена воды разбивалась о невидимый купол над головой. До Швальбе с сержантом долетали лишь редкие капельки, да и то – теплые, словно лето на дворе…
Какой-то невезучий отряд, решивший срезать путь, стоптали, даже не заметив. Так, мелькнули распахнутые в удивлении глаза, хрустнуло что-то под копытами коня, да плеснуло теплым и липким в лицо…. И долго еще звучали раскаты довольного смеха Егеря.
«Далеко не все достойны занять место в моей свите, господа! Вы – достойны этого! А эти – лишь участи грязи на подошвах наших сапог! Дворрряне!» - сказал тогда Егерь. Выделив последнее слово так, словно ему предложили кусок дерьма облизать.
Казавшийся сошедшим со страниц Библии, повествующих о Великом Потопе, дождь начал помалу стихать. Тучи уже не стояли сплошной завесой. Кое-где начали мелькать прорехи… Капитан даже пару ранних солнечных лучей успел заметить краем глаза.
Кавалькада остановилась в глубокой балке. Быстро спешивались, собирали лошадей в табун. Пришлось и Швальбе с сержантом покинуть седла. Оба сразу же растянулись на земле, пытаясь унять боль в затекших ногах. Их тут же плотным кругом обсели псы. Ровно тринадцать штук. Здоровенные твари. С хорошего теленка каждый. И цвета такого же. Нежно-золотистые… Только полоса вдоль спины угольно-черная. И смотрят пронизывающе. Еще немного и заговорят. О здоровьи матушки справятся. И голову откусят.
Мирослав поежился. И только легкое прикосновение мешочка успокоило сразу же. Если все обстоит именно так, как рассказывал выживший из ума бродяга, шанс есть. И у него, и у капитана. Лишь бы только все пошло именно так….
- Что трясешься, укротитель лошадей? - спросил незаметно подошедший Егерь. – Не сожрут. Если вести себя хорошо будешь.
В преддверии утра он растерял хорошее настроение. И сейчас явно не собирался больше разражаться смехом по поводу и без.
- Сначала уйдем мы. Потом – кони. Потом вы, и только после всех – мои собачки. Понятно? – ярко горевшие ночью глаза в темноте шлема потускнели под утро. Егерь устал. И на глазах становился все злее. – Попробуете что-то вытворить – они вас сожрут. Не пойдете за нами – они вас сожрут. Вы, волею Провидения, попали в мою свиту. И выхода назад нет. Это тоже, надеюсь понятно? Как и то, что на моих собачек тоже не действует серебро.
Егерь принял молчаливый кивок как согласие. Неторопливо развернулся, и быстро зашагал в глубь оврага. Где вспыхивало время от времени пламя, пуская зеленоватый отсвет по округе.
- Мир, а по-моему мы вляпались. – грустно сказал капитан. – Пистолет-то у меня еще есть. И не один. И пара кинжалов как для этих тварей точенных найдется…
Словно почуяв, что про них речь идет, одна из псин поднялась, и тяжело переступая лапами, подошла к ним поближе. Снова уселась, внимательно наблюдая за каждым движением.
- … Вот только слишком уж их много. Тебе не кажется, любезный мой сержант? – еще печальнее закончил капитан и начал растирать ногу. – Вот только, все равно хочется еще раз послушать, как отец Лукас призывает на нашу голову проклятия.
- Странные у Вас желания, пан капитан! – ухмыльнулся Мирослав. – Нет, чтобы девок возжелать румяных да пива пенного… Отца Лукаса ему подавай! А раньше времени помирать никогда не стоит. Сам сколько раз говорил, что на каждую хитрую дупу найдется курец с левой резьбой?
- Говорил. И что? - оживился Швальбе.
- Да ничего! - еще шире оскалился сержант. – Просто будь готов прыгать и бегать. Как можно дальше и как можно быстрее….
В стороне, куда ушел Егерь, полыхнуло вдруг вовсе уж несусветно. Даже ослепило немного. Не успели они глаза протереть, как окружившие их собаки начали недвусмысленно подталкивать в том направлении. Толкали мордами, безбожно пачкая слюной. Когда та попадала на кожу – то жгло, словно разогретым железом. Пришлось подчиниться.
Идти довелось не так уж долго. Минут через пять неторопливой ходьбы странная процессия оказалась у глухой стены. Где между выступающими корнями деревьев виднелся четко очерченный квадрат пульсирующего огня. Черного огня. С зелеными такими искорками…
Псы один за другим входили туда. Вспыхивало, из «квадрата» вылетало несколько языков угольно-черного пламени. И следующий пес пропадал в мареве….
Остался последний. Самый большой. Скотина размерами с доброго быка. И клыки в два пальца. И так стал, сволота, чтобы не проскочили никак, оставляя один путь – в «дверь». И скалится, холера ясна…
Сержант с капитаном подошли вплотную к «двери». Любопытные языки пламени пытались дотянуться до них. Прикоснуться, пометить вечным знаком….
Сержант щелкнул пальцами. Начали!
Сухо щелкнули курки. Вспышка! Пистолеты окутываются дымом, и точно в рожу «стражу» летят два серебряных шарика. Каждый с лесной орех. Пес злобно рычит, поводя мордой... Хвост, со смешной кисточкой на конце, ударяет о землю….
Прыжок! Только двух наглецов, посмевших ТАК оскорбить, уже нет на месте… И всей тушей своей влепляется в черное пламя… И не успевает и мига пройти, как летит туда же мешочек, сорванный сержантом с шеи, и гулкое эхо второго залпа сопровождает полет еще двух пуль, вонзающихся в «дверь»….
Швальбе сидел, опершись о комья земли, взрывом вырванные из склона. Который стал намного положе, чем был час назад.
- Мир, клянусь удом святого Петра, я и знать не хочу, что такое мой подчиненный таскает на шее. Но, ради всего святого, если, конечно, для тебя такое есть в мире нашем! Предупреждай в следующий раз…
- А кому я сказал, чтобы был готов «быстро прыгать и быстро бежать»? – искренне удивился сержант, до сих пор потирая свежую ссадину на шее. – Разве не некому капитану?
- Виноват. – признался Швальбе. – Как-то слишком уж вышло все быстро и неожиданно. Старею, наверное…
- И кто тебе злобный деревянный голем? – усмехнулся Мирослав. – Раз взял в жены бывшую троллиху – будь готов. Она-то не к таким размерам привыкла. Так ты количество в качество переводи.
- Знаешь, Мир. – казалось, что капитан не обратил ни малейшего внимания на подколки друга, - Иногда мне кажется, что тебя подменили кобольды где-то в Шварцвальде. И сейчас рядом со мной сидит мерзкая завистливая образина, прикинувшаяся моим верным сержантом.
- На все воля Господня… - философски заключил Мирослав и натужно поднялся. – Пойдемте, герр капитан, дорогу искать. Потому что, видит Бог и мать его, Мария, я нихрена не представляю, куда нас затащили эти вылупки….
- Знаешь, вот есть ощущение, что мы сейчас где-то на юге Франции. Овернь или Лангедок. Рельеф уж приметный больно.
- Эти места «жабоеды» еще иногда называют Жеводаном?
- Так точно, герр сержант. Именно Жеводаном.
- Вот и отлично! Да, Гунтер, когда окажемся в Дениче, намекни Отцам, что та травка, которая пошла в котел к собачке и пулькам, неплохо крутит время по своему усмотрению.
- Мир, тебе охота выслушивать их брюзжание по поводу применения запретных средств? И мне не хочется. Вот и молчи. Хватит упоминания о серебре.
Это текстовая версия — только основной контент. Для просмотра полной версии этой страницы, пожалуйста, нажмите сюда.